Яна уже надела куртку, когда услышала:
– Ты потеряла...
Она обернулась. Рядом стоял Шереметьев и протягивал ей на ладони красную божью коровку. Яна растерянно прикоснулась к волосам. Резинки не было, зато рядом была обворожительная Юлька Широкова. Она замерла в дверях гардероба и, похоже, раздумывала, что ей лучше всего предпринять. Яна горько усмехнулась и легонько шлепнула Шереметьева по руке. Коровка упала на пол, как те драгоценные камешки в траву, а Кузнецова, резко развернувшись, вышла из клуба «Вираж».
– Яна, постой, – на крыльцо выскочил следом и Витька. – Не уходи, я сейчас! Только возьму куртку... – И он опять скрылся в дверях клуба.
Нет уж, она его ждать не станет, потому что слезы, бегущие по щекам, никак не унять. Еще не хватало, чтобы он видел ее плачущей! Да и что она может ему сказать? Разве он поверит ей после всего? А он что может ей сказать? Что без ума от Широковой? Или что-нибудь опять про Брыкуна и пропавшее кольцо? Яна размазывала слезы и шла вперед, не разбирая дороги, пока ее все-таки не догнал Шереметьев.
– Да постой же ты! – сказал он. – Я устал за тобой бежать!
Яна послушно остановилась, отвернув в сторону лицо.
– Ты плачешь? – все-таки заметил Витя. – Что случилось?
– Ничего, – односложно ответила Кузнецова.
– Когда ничего не случается, не плачут.
Яна повернула к нему мокрое лицо и выпалила:
– Ну, допустим, случилось! Ты все равно мне не поможешь!
– А вдруг?
– Тогда... помоги...
Шереметьев молча смотрел на нее, ожидая продолжения. Яна глубоко вздохнула и, наконец решившись, тихо попросила:
– Не уходи больше от меня никуда, пожалуйста... не бросай одну...
Витя исподлобья глядел на нее и ничего не отвечал.
– Вот видишь, – горько сказала Яна. – Ты не можешь мне помочь. Я знала...
– Но... как же... – наконец отозвался Шереметьев. – Тебе же не было до меня никакого дела... Может быть, это из-за Юльки?
– Может быть...
– Но это же...
– Понимай, как хочешь, – не дала ему договорить Яна. – И можешь прямо сейчас же уйти к ней обратно.
– И ты, конечно, не станешь меня задерживать?
Яна помотала опущенной головой. Слезы застилали ей глаза. Шереметьев подошел ближе. Испуганная Яна подняла к нему лицо. Он вытер пальцами задержавшуюся на ее подбородке слезу и коснулся губами щеки.
– Ты соленая, – сказал он.
– Ты меня простишь? – всхлипнула Яна.
– За что?
– Ты знаешь...
– Я люблю тебя, – просто сказал Шереметьев.
– А я тебя... – прошептала Яна.
* * *
С того вечера, когда после дискотеки ее догнал Шереметьев, Яна носила себя, как священный сосуд. Она даже по тротуарам старалась ступать осторожнее, чтобы ненароком не расплескать свое счастье. С того момента, как она ощутила на щеке прикосновение Витиных губ, мир существенно изменился к лучшему: его краски стали ярче, люди добрее, и даже апрельский дождь пополам с невесть откуда взявшимся мокрым снегом – совсем не противным.