Но без четверти два ночи в гараже никого не было.
От лифта его отделяли четыре мощные колонны. Они были расставлены, как стражи, в десяти футах друг от друга. Гараж был ярко освещен. Стук каблуков по цементному полу отражало эхо. Из-за третьей колонны ему навстречу выступил человек с пистолетом.
Он потянулся за собственным пистолетом.
Он взялся за рукоять.
Он начал вытаскивать пистолет из кобуры, когда человек выстрелил. Прямо ему в лицо. Он почувствовал только острую боль от первой пули. Его тело откинулось словно от удара, когда вторая пуля вошла ему в голову. Вторую пулю он уже не почувствовал.
* * *
Снова пошел снег. Огромные пушистые хлопья лениво кружились в воздухе. Арти Браун сидел за рулем. Рядом с ним на переднем сиденье неприметного автомобиля устроился Берт Клинг. Эйлин Берк сидела сзади. Она еще находилась в комнате детективов, когда пришло сообщение об убийстве. И она попросила Клинга подвезти ее до метро, по дороге к месту преступления. Клинг только поворчал немного. Клинг – очаровашка, подумала Эйлин.
Браун был крупным мужчиной, а в толстом зимнем пальто он казался еще огромнее. Пальто было серым с воротником из искусственного черного меха. На нем были черные кожаные перчатки, в тон воротника. Браун был, как теперь принято говорить, «черным». Но он знал, что цвет его лица был ни в тон воротника, ни в тон перчаток. Всегда, когда он глядел на себя в зеркало, он видел перед собой кого-то с шоколадной кожей. Но он не считал себя «шоколадом». Он также больше не думал о себе как о негре. Если черный считает себя негром, значит, он унижает себя. Слово «негр» стало бранным – одному Богу известно, как и когда это произошло. Отец Брауна называл себя «густоцветом», что звучало весьма натянуто даже в ту пору, когда черные имели обыкновение называть себя неграми. (Браун заметил, что в журнале «Эбонит» слово Черныйпишется с большой буквы. Он часто думал: почему?) Он признался себе, что по-прежнему считает себя цветным. Он искренне надеялся, что в этом нет ничего плохого. Теперь негр уже не знает, кемсчитать себя.
Браун был того рода черным, при виде которого белые переходили на другую сторону улицы. Если вы были белым и видели, что по той же стороне улицы вам навстречу идет Браун, вы автоматически решали, что он даст вам в морду, чиркнет бритвой по щеке или сделает с вами еще что-нибудь ужасное. Отчасти вы делали такое предположение, потому что рост Брауна был шесть футов четыре дюйма, а вес – двести двадцать фунтов. Отчасти (в основном) ваше предположение следовало из того факта, что Браун был черным или цветным – называйте как угодно – в любом случае он не был белым. Белый человек не стал бы переходить на другую сторону при встрече с Брауном, если бы тот был также белым. К сожалению, у Брауна не было возможности провести подобный эксперимент. Итак, когда Браун спокойно шагал по улице, погруженный в собственные мысли, белые переходили на другую сторону. Иногда даже белые