Но никто не кричал так громко, как новоявленный гражданин. Даже слезы выступили на его глазах от крика, хотя он и не знал, чему радуется. Еще бы! Посидите-ка лет двадцать в тюрьме, тогда и сами поймете или начнете понимать, что значит возможность упражнять свои легкие с целой толпой и без всяких препятствий!
Он перестал кричать, лишь когда почувствовал, что его никто уже не поддерживает.
Затем последовала пауза: Катергам должен был подождать, пока какие-то маленькие человечки — члены бюро — проделают какие-то ненужные формальности. А толпа тем временем шумела как улей: «ва-ва-ва-ва-ва», и на фоне этого шума изредка слышались возгласы:
— Чего они там возятся?
— Что такое бормочет этот седой?
— Да они так никогда не кончат!
— Скоро ли мы услышим Катергама? И прочее, и прочее.
Наконец, Катергам стал у отдельного столика, и все могли свободно изучать маленькую фигуру великого человека. Собственно говоря, фигурка эта давно всем глаза намозолила, так как ею можно было любоваться и в иллюстрированных изданиях, и в бесчисленном множестве карикатур, и на медалях, выбитых в честь борьбы с гигантизмом, на антигигантических флагах и даже на коробках конфет и на подкладке «катергамовских» шляп. Его изображали и в виде матроса, стоящего с фитилем в руках на берегу моря (житейского, вероятно), около пушки, тогда как по морю плыл чудовище «Гигантизм», а на фитиле красовалась надпись: «Антигигантические законы», и в виде с головы до ног вооруженного рыцаря с Георгием Победоносцем на щите, поражающим дракона, — тогда как титанический Калибан, сидящий у входа в мрачную пещеру, старается уклониться от удара его копья, на котором написано: «Новые постановления относительно „Пищи для рекламы“», и в виде летящего Персея, который выхватывает скованную красавицу Андромеду (с четкой надписью на поясе: «Цивилизация») из когтей чудовища, на различных частях тела которого написано: «Атеизм», «Эгоизм», «Механичность», «Уродство». Но чаще всего народное воображение представляло Катергама в виде «Джека — убийцы гигантов», причем его рисовали в настоящем виде (немножко, может быть, повыше ростом и пошире в плечах). В этом виде он и предстал очарованному взору новоявленного гражданина.
«Ва-ва-ва-ва-ва» сразу прекратилось, как только Катергам встал, но зато вновь начались приветственные крики. Катергам сначала раскланялся, а потом махнул рукой, после чего шум почти сразу смолк, и настала такая тишина, которая бывает только в многолюдных собраниях после большого крика. Когда один человек находится в пустыне, то около него, конечно, тихо, но он все-таки слышит свои собственные шаги, свое дыхание да и еще, пожалуй, многое: шум ветра, шелест травы и прочее. А здесь, в этом зале Народного Дворца, настала такая тишина, что до начала речи Катергама никто ничего не слыхал; когда же Катергам начал говорить, то один только его голос — ясный, резкий — наполнил пространство, достигая самых отдаленных слушателей, ничем не ослабленный, раздающийся как бы совсем рядом.