Кроме того, нельзя было забывать о Деле, которому он себя посвятил.
Фрэнки Хернандес должен был доказать жителям своего округа, полиции, городу, а может быть, и всему миру, что пуэрториканцы – это люди. А некоторые его коллеги, такие, как Энди Паркер, порой очень затрудняли продвижение благородного дела. До Энди Паркера были коллеги по отделу патрулирования, из-за которых его попытки продвинуть Дело оказывались тщетными. Хернандес вполне отдавал себе отчет, что даже если он когда-нибудь станет шефом отдела уголовного розыска или комиссаром полиции, вокруг всегда найдутся энди паркеры, готовые всегда напомнить ему, что за избранное им Дело надо бороться неустанно день и ночь.
В то же время для Фрэнки Хернандеса окружающий мир был чертовски реален, порой слишком реален в своей жестокости.
– Нет, Коттон, у меня никогда не возникает такого чувства, – ответил он.
– Наверно, дождь так действует, – сказал Хейз и зевнул.
* * *
Судно «С. С. ФАРРЕН» носило имя известного и уважаемого джентльмена из Уайт Плейнз[3], которого звали Джек Фаррен. Если оригинал был добродушным, приветливым, располагающим к себе и всегда опрятным простаком, то его тезка оказался плохоньким, прогнившим, проржавевшим, грязным и сопливым суденышком.
Капитан был под стать своему судну.
Это был крупный, неуклюжий человек с лицом, покрытым трехдневной щетиной. Все время, пока Карелла с ним разговаривал, капитан ковырял в зубах щепочкой от спичечного коробка, то и дело причмокивая, всасывая воздух, чтобы освободиться от застрявших между зубов остатков завтрака. Они сидели в похожей на гроб каюте капитана, стены и потолок которой были пропитаны ржавой влагой. Капитан продолжал причмокивать и ковырять в зубах намокшей щепочкой. По единственному в каюте иллюминатору стекали капли дождя. В помещении пахло едой, потом и отбросами.
– Что вы можете рассказать мне о Карле Андровиче? – задал вопрос Карелла.
– Что вы хотите знать? – ответил капитан вопросом на вопрос. Его фамилия была Киссовский. Звук его голоса напоминал медвежье рычание. В его движениях улавливалась скрытая грация бронетанковой дивизии.
– Он давно плавает на вашем судне?
Киссовский пожал плечами.
– Два или три года. Что-нибудь натворил? Чем же он занимался с тех пор, как сошел на берег?
– Это нам как раз и неизвестно. Он хороший матрос?
– Не хуже большинства других. Теперь матросы ни хрена не стоят. Вот когда я был молодым, тогда матросы были действительно матросы. – Он опять причмокнул, втянув воздух между зубами.
– Судна были сделаны из дерева, а люди – из железа. – В унисон ему произнес Карелла.