Все ботинки, туфли и сапоги были вычищены и приведены в идеальный порядок. Я не знала, что такое набойки, наклейки, неудобная колодка. Я всегда брала любую, какая понравилась, бросала ее, где придется, – но с утра находила в калошнице или рядом, в идеальном состоянии, идеального размера. То же самое было с обувью моих гостей. Домашние тапочки по размеру и числу посетителей самостоятельно выставлялись из калошницы на коврик точно к их приходу. Поэтому ни Чед, ни Татьяна, ни Ларри также не испытывали проблем с ботинками, туфлями и всем прочим. Я знала, что, если принести ко мне в дом обувь человека, страдающего стопами, и подержать с недельку, а потом вернуть, ноги за месяц-два исцелялись. Стопы, вены, колени, тазобедренные суставы… выше мой домовой не забирался.
Естественно, приручив Севу и Даню, а также крошку Кешу, я мечтала, чтобы домовой был и у меня в квартире. Только домовые нынче в дефиците. Долго искала, ездила по заброшенным деревням, потом поняла: отпусти свое желание, и оно сбудется. И верно: месяца через два я увидела на помойке старую калошницу, самодельную, сделанную из бревнышек и досочек, покрашенных морилкой, с пестрой подушечкой на верхнем сиденье. Подушечка была протертая, калошница обшарпанная; но я ощутила, что она обитаема.
И верно – там был домовой. Такой вот узкоспециализированный обитатель калошницы. Я спросила, не возражает ли он поселиться у меня… и сердитый деда Гоша, очень-очень древний, хорошо помнящий лапти, даже обмотки из шкур, очень трудолюбивый, очень внимательный, оказался в моей квартире. Вместе с его обиталищем, которое я притащила с помойки и которое Васька по мере сил привел в порядок, проморил и покрыл лаком заново. Однако деда Гоша стругать калошницу запретил, и потому она все равно смотрелась древним самопалом.
Я сама снизошла до лоскутного труда и сшила новую подушку наверх. Сделать ее непременно надо было вручную. Я обстегала остатками своей яркой майки с этническими узорами сложенное в несколько раз махровое полотенце – получилось нормально.
Все домовые сущности обладают особой магической силой. Я знала, что возможности у деда Гоши намного более серьезные, чем он желает демонстрировать.
– Деда, – жалобно сказала я, – тут гость был, непрошеный-незваный. В черных кроссовках. Обижал меня. Помнишь такого?
Домовой неохотно, но внятно ответил утвердительно.
– Деда Гоша, – продолжала я, – помрем же все.
Домовой снова вроде согласился.
– Найди ты мне этого человека, – попросила я. – В каждом доме же есть полки для обуви, или коврики для обуви, или сама обувь. Ты же узнаешь эти кроссовки. Я знаю, грех просить тебя путешествовать, годы не те, да и не любишь ты. Но деда… пожалуйста.