Современное открытие разрывности (например, упорядоченности кванта энергии, распада радия и т. д.) положило конец безраздельному господству причинности и, тем самым, триаде принципов. Территория, потерянная последними, раньше принадлежала сфере соответствия и притяжения, концепциям, которые достигли наивысшей точки развития в идее Лейбница об изначально установленной гармонии. Шопенгаэур знал слишком мало об эмпирических основах соответствия, чтобы понять, насколько безнадежной была его попытка причинного объяснения. Сегодня, благодаря экспериментам по ЭСВ, в нашем распоряжении оказалось очень много эмпирического материала. Мы можем выработать определенную концепцию его достоверности, когда мы узнаем из Г. И. Хатчинсона[177], что эксперименты по ЭСВ, проведенные С. Г. Солом и К. М. Голдни, дали коэффициент вероятности 1 : 10 в 35-й степени, что эквивалентно количеству молекул в 250 000-х тоннах воды. В области естественных наук не очень много экспериментов дали результаты, приближающиеся к столь высокому уровню достоверности. Преувеличенный скептицизм по отношению к ЭСВ на самом деле не имеет никакого оправдания. Основной его причиной является обычное невежество, которое в наше время, к сожалению, почти всегда сопутствует специализации и не дает ограниченному ее узкими рамками исследователю стать на более высокую и более широкую точку зрения. Разве мы частенько не сталкивались с тем, что так называемые "суеверия" содержат зерно истины, вполне достойной познания?! Вполне возможно, что изначальное магическое значение слова "желание", по-прежнему сохраняющееся в словосочетании "палочка, исполняющая желания" (магический жезл, волшебная палочка) и выражающее желание не в смысле чувства, а в смысле магического действия[178], и традиционная вера в эффективность молитвы основываются на ощущении сопутствующих синхронистических феноменов.
Синхронистичность не более изумительна или загадочна, чем разрывность в физике. Но впитанная с молоком матери вера в безраздельное господство причинности создает трудности разуму и заставляет его сделать вывод о немыслимости даже самой возможности существования беспричинных событий. Но если они действительно существуют, то мы должны рассматривать их, как творческие деяния, как непрерывное сотворение[179] схемы, извечно существующей, спорадически повторяющейся и не имеющей никаких видимых источников. Разумеется мы должны проявить осторожность и не считать "бепричинным" любое событие, причина которого неизвестна. Беспричинность, как я уже говорил, можно искать только там, где существование причины представляется немыслимым. Но критерий "мыслимости" - это идея, которая сама требует предельно осторожного подхода. Если бы атом18 соответствовал его первоначальной философской концепции, то его способность к делению была бы немыслимой. "Смысловые совпадения" вполне мыслимы как чистая случайность. Но чем больше они множатся и чем более значительным и более точным является совпадение, чем меньшей представляется их вероятность и чем большей становится их немыслимость, до тех пор, пока они уже не могут считаться чистой случайностью, но, за неимением причинного объяснения, о них приходится думать, как о "смысловых совпадениях". Однако, как я уже говорил, их "необъяснимость" проистекает не из того, что причина их неизвестна, а из того, что разум попросту не может себе представить такой причины. Это необходимое состояние, когда пространство и время теряют свое значение или становятся относительными, ибо в этих условиях причинность, которая предполагает наличие пространства и времени, больше не может считаться существующей и становится совершенно немыслимой.