Стало еще тошней, когда, высадившись на причале, он поглядел через дорогу на с детства знакомые почту и лавку зеленщика. Все восемнадцать лет его жизнь была надежна и безопасна. А теперь… никогда больше ему не чувствовать себя защищенным…
Выйдя на пляж, он направился на юг. В звездном свете влажный песок блестел серебром. Откуда-то из-за дюн послышался сдавленный девичий смешок. Харальд почувствовал укол ревности.
«Сумею ли я когда-нибудь так насмешить Карен?»
Дело шло к рассвету, когда вдали показалась база. Он различил столбы ограды. Деревья и кусты на территории выглядели темными пятнами на светлом песке. Харальд сообразил, что если он это видит, значит, и постовые могут увидеть его. Лег и дальше передвигался ползком.
Минутой позже такая предусмотрительность себя оправдала. Он заметил двух патрульных, которые бок о бок шли вдоль внутренней стороны забора с собакой.
Вот так новость! Раньше они патрулировали по одному и без собак.
Всем телом он вжался в песок. Патрульные, судя по их поведению, особой бдительности не проявляли. Прогуливались, а не маршировали. Тот, что вел собаку, оживленно рассказывал что-то. Они подошли ближе, и Харальд, который, как все дети в Дании, учил немецкий в школе, сквозь шум волн услышал, о чем речь. Это была похабная история про девицу по имени Маргарета.
От ограды он лежал метрах в пятнадцати. Когда часовые оказались на ближайшем к нему расстоянии, собака стала принюхиваться. Учуять его она учуяла, но видеть не могла, и тявкнула неуверенно. Охранник, который держал поводок, был выдрессирован хуже собаки и потому, велев ей заткнуться, продолжил похваляться, как уломал свою Маргарету встретиться с ним в сарае. Харальд лежал не дыша. Пес снова залаял, и тогда один из патрульных включил мощный фонарик. Харальд воткнулся лицом в песок. Луч фонаря скользнул по дюнам и миновал его, не остановившись.
– А потом она сказала: «Ладно, только в последнюю минуту ты его вынешь!» – продолжал болтать часовой, и они пошли дальше, и собака больше не лаяла.
Харальд не шевелился, пока они не исчезли из виду, а потом пополз от моря к части ограды, прикрытой кустами. Опасения, что военные вырубят всю зелень, оказались напрасны. Он прополз между стволами до ограды и поднялся там на ноги.
Момент был ответственный. Еще можно повернуть назад, не нарушать закон, вернуться в Кирстенслот, отдаться новой работе, вечера проводить в таверне, а ночи – в мечтах о Карен. Можно внушить себе подобно множеству датчан, что война и политика не его ума дело. Но стоило об этом подумать, как отвращение охватило Харальда. Представил, как объясняет свое решение Арне и Карен или же дяде Иоахиму и кузине Монике, и от этой мысли от стыда запылали уши.