За конторкой сидел маленький человечек с мышиного цвета волосами, прилагавший, видимо, нечеловеческие усилия к тому, чтобы как-то выделяться среди окружающих предметов. Его волосы и усики, очень тщательно расчесанные, василек на петлице, подобранный под цвет полоски на его фланелевом костюме, ваза с васильками у тонкого локтя, подчеркивающая его изгиб - все это было выдержано в стиле Дебюсси. Он ответил на мои вопросы тоном сдержанной элегантности, таившей намек на то, что он не всегда нес сторожевую службу в этом гиблом месте.
- Я полагаю, мисс Ларкин находится у себя в номере. Я не видал, чтобы она выходила, сэр. О ком мне следует ей доложить?
- Об Арчере. Но не стоит беспокоиться. Какой номер она занимает?
- Сто второй, мистер Арчер. Думаю она вас ожидает.
Номер находился на втором этаже напротив лифта. В конце коридора виднелись занавешенные двери с красной надписью: "запасной выход". Я постучал в дверь сто второго номера. Лифт за моей спиной заскрипел и глухо стукнул. За дверью послышался усталый голос:
- Кто там еще?
- Арчер.
- Входите.
Дверь была заперта, о чем я и сказал.
- Ладно, ладно, иду.
В дверях повернулся ключ.
Уна имела вид больной. Оливковые синяки под ее глазами потемнели и увеличились. В красной японской пижаме она была похожа не столько на женщину, сколько на постаревшего в аду чертенка.
Отступив, она пропустила меня в комнату и тихо закрыла за мной дверь. Это была гостиная двойного номера, свадебного или губернаторского, если сюда когда-нибудь заезжали молодожены или политиканы. На двух высоких окнах, выходивших на улицу, висели красные бархатные шторы. Они были освещены извне красным неоновым светом, соперничающим с пергаментно-тусклым светом настольной лампы под металлическим абажуром. Высокие резные испанские стулья имели неприступный и неудобный для сидения вид. Единственным следом пребывания Уны в этой комнате было перекинутое через спинку стула леопардовое манто.
- Что с вами? - спросил я.
- Ничего особенного. Все дело в этой дурацкой жаре, в ожидании и в неопределенности.
Она понимала, куда это ее ведет - к прямоте и хныканью маленькой девочки.
- У меня мигрень, будь она неладна. Она регулярно меня мучает.
- Плохо, - заметил я с намеренной бестактностью. - У меня у самого голова болит.
Уна повернулась и посмотрела на меня с жесткой улыбкой, противоречащей ее ипохондрии.
- Но не мигрень, держу пари. Если у вас никогда не было мигрени, то вы не знаете, что это такое. Так и хочется, чтобы отрезали голову, хотя не покажется ли странным разгуливающее без головы тело?