– Так переезжай сюда. – Калли тщетно ждала от него ответа. Ничего не услышав, продолжила: – Сделай Новый Орлеан местом своей основной работы. Томми женится. У него будет своя жизнь.
Калли как будто миллион раз умерла, пока дождалась его ответа.
– Понимаю.
Понял ли он на самом деле? Томми точно собирался жить по-другому. Но не Мэт.
– Ты намереваешься вместе с ними провести медовый месяц? – осведомилась Калли.
– Боже, конечно нет.
Ее начало трясти. Появилась гусиная кожа на руках, волосы на затылке встопорщились. Каждую фразу Мэта она ощущала как удар по телу.
– Вся моя строгость, даже жестокость из лучших побуждений, раньше необходимая, теперь не имеет такого значения, – добавил Мэт.
– Он два года держался.
– Поэтому я и стал иногда работать в Майами и Лос-Анджелесе. Хотя долго отсутствовать дома не могу.
– Я в тебя влюблена.
Ошеломленный взгляд Мэта показался бы ей забавным, если бы не ее безмерная нервная усталость. Она вовсе не собиралась этого говорить. И тем более не думала произнести эти слова в такую минуту. Так просто. Ни с того ни с сего. Совсем его не подготовив. Хотя после этого признания он волей-неволей призадумается.
Калли смотрела на Мэта и размышляла, что же с ними происходит. Сначала она объясняла его сопротивление тем, что их чувства друг к другу сильно разнятся. Но лицо Мэта сказало ей правду. Просто он привязался к ней. Во всяком случае, очень не хочет уезжать. Но продолжает беспокоиться и о Томми.
За последние годы Мэт вдоволь настрадался, страх за брата глубоко в нем укоренился. Обычные уговоры вылечить его от этой боязни не могли. И Калли решила говорить все прямо, без обиняков. Он безумно любил брата и слишком измучился с ним, чтобы так легко от своей зависимости освободиться.
Но, как бы тяжело ей ни было, она не собиралась опускать руки. Она заслужила шанс на счастье. И Мэт заслуживал гораздо большего, чем ему дала прошлая жизнь.
Калли настроилась преодолеть боль, которую ждала.
– Вот в чем дело.
Лицо Мэта стало непроницаемым. А если он молчал, продолжала говорить она, сколько бы боли ни причиняла ему в свою очередь. Нельзя было позволять ему и дальше приносить себя в жертву, а открыть ему глаза на самого себя, на то, что он достоин лучшего, можно было только жесткими, резкими словами.
– А как с твоим комплексом самопожертвования? – спросила она.
– Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Все ты понимаешь.
– Слушай, так ли надо это муссировать? Я надеялся еще насладиться твоим обществом в Новом Орлеане.
Ее охватила ярость, и все нежные чувства отошли на второй план.