Он отогнал воспоминания и пошел к улице Нотр-Дам. Нет, как видно, сегодня вечером ничто не отвлечет его мыслей от худенькой девушки с горящими глазами, от той загадочной девушки из кафе, которая снова и снова мерещилась ему в клубах пара, курящегося над тарелками.
Когда он дошел до центра предместья, часы на церкви Сент-Анри показывали без четверти восемь.
Он остановился посреди площади Сент-Анри. Это был обширный пустырь, пересеченный железной дорогой и трамвайными путями с черно-белыми столбами и шлагбаумами переезда, прогалина асфальта и грязного снега между колокольнями и куполами, заполненная воем проносящихся паровозов, гулом колоколов, хриплыми звонками трамваев и шумом людских толп, непрерывно текущих с улиц Нотр-Дам и Сен-Жак.
Зазвенел сигнал у переезда. Резкий, дребезжащий, настойчивый, он рассыпался в воздухе вокруг будки сторожа. Вдали, за свистящей метелью, Жану почудился грохот барабанов. Теперь почти каждый вечер в томительной и тоскливой темноте предместья слышался далекий топот подкованных сапог и барабанный бой, доносившийся иногда с улицы Нотр-Дам, а иногда, если ветер дул с горы, и с самого Вестмаунта, где находились казармы.
Потом все звуки словно погасли.
По предместью прокатилось долгое содрогание.
На улице Этуотер, на улице Роз-де-Лим, на улице Дю-Куван и, наконец, на площади Сент-Антуан опустились шлагбаумы. Здесь, на пересечении двух главных артерий городского транспорта, их восемь черно-белых рук, их восемь деревянных рук со светящимися в них красными фонариками, соединились, остановив движение.
У этих четырех преград, расположенных на небольшом расстоянии друг от друга, утром и вечером толпились люди, теснились плотные ряды глухо урчащих автомобилей. Нередко воздух разрывали яростные вопли автомобильных гудков, словно предместье возмущалось тем, что поезда все время безжалостно разрезают его на две части.
Поезд прошел. Едкий запах угольной гари наполнил улицы. Над крышами, застилая небосвод, закружился вихрь копоти. Когда она стала оседать, сначала появился верх колокольни Сент-Анри, словно призрачный шпиль, висящий в облаках. Потом обозначились часы — их светящийся циферблат словно прорвал дыру в пелене дыма; затем понемногу из дыма выступила вся церковь — высокое старинное здание в стиле барокко. Последние хлопья копоти опускались на стоящую в центре сквера статую Иисуса с распростертыми руками. Наконец, из тумана выплыли и соседние здания. Они как бы воссоздавались вновь во всем своем спокойствии и несокрушимой мощи. Школа, церковь, монастырь — вековая твердыня, запустившая глубокие корни и в сердце городских джунглей, и в холмистую долину реки. Направо и налево от площади открывались улочки с низкими домами, уходящие в кварталы нищеты, вверх — к Рабочей улице и улице Сент-Антуан, и вниз — к каналу Лашин, где предместье Сент-Анри набивает матрасы, прядет шелковую и хлопчатобумажную пряжу, включает ткацкие станки, сматывает шпули, пока содрогается земля, пока с грохотом мчатся поезда и ревут сирены, пока пароходы, пропеллеры, рельсы, свистки слагают вокруг него песню о приключениях!