Когда охранники скрылись, доктор, льстиво посмеиваясь, предложил Нагелю:
— Может быть, прежде чем говорить с Мюллером, позволим ему повидаться с дружком? У них может не оказаться другой возможности.
— Ради Бога, мой дорогой Крюгер. Ради Бога, — ответил Нагель.
Доктор распахнул дверь, возле которой они стояли, и впихнул Шавасса внутрь.
Комната была недурно обставлена и выглядела бы приятно, если бы не решетки на окнах. Лежащий на кровати Хардт при виде посетителей спустил ноги на пол и встал.
Его правая рука покоилась в петле-перевязке, а лицо было бледным и перекошенным. Он как-то дико взглянул на Шавасса, что-то лихорадочное метнулось в его покрасневших глазах, а на губах появилась вымученная улыбка.
— Значит им и тебя удалось схватить, Пол?
— Как видишь. Ты в порядке?
— Не просто в порядке, а дьявольски хорош! — оживленно сказал Крюгер. — Не правда ли, герр Хардт? Небольшая рана в плече. Я лично занимаюсь ее лечением.
— Без наркоза. — Хардт посмотрел на Шавасса. — Он все еще ребячится. Никак не может повзрослеть. Любит отрывать мухам крылышки и всякое такое.
Крюгер нарочно положил руку на раненое плечо и сильно сжал его. На лбу Хардта появились капли пота, и, стиснув зубы, он снова повалился на кровать.
— Чуть позже я снова к вам зайду, — пообещал Крюгер. — И когда мы закончим курс лечения, надеюсь, вы поймете, как необходимо в некоторых случаях держать язык за зубами.
Он развернулся, выпихнул Шавасса из комнаты и приказал Штайнеру запереть дверь. Они прошли в дальний конец галереи и остановились перед последней дверью.
Нагель произнес:
— Герр Шавасс, у вас пять минут. Надеюсь, что Мюллер вас послушается — ведь это ради его же собственного блага…
Дверь распахнулась, и Шавасса сильным пинком втолкнули в комнату. Замок щелкнул, Пол сделал несколько шагов вперед.
Комната оказалась огромной и необставленной. В центре стоял металлический операционный стол, намертво привинченный к полу, с него свисали кожаные ремни, чтобы удерживать «пациента» в неподвижности.
Мюллер лежал на раскладушке прямо под зарешеченным окном. Шавасс прошел к нему, сел рядышком. Мюллер открыл глаза и уставился на Пола.
На вид ему было лет сорок, голова его походила на череп, обтянутый пергаментной кожей. На первый взгляд следов истязаний заметно не было, и Шавасс приподнял простыню. Мюллер лежал голым, его тело было исполосовано свежими рубцами и покрыто ярко-красными желваками. Били его, судя по всему, нещадно.
Какое-то время он безучастно наблюдал за Шавассом, а затем, словно включилась какая-то лампочка, в его глазах появился страх. Со слабым стоном он попытался отстраниться, но Пол тихонько сказал: