Черен был и ствол мушкета, старинного, с колесным запалом.
— Та-а-ак! Добридень, панове! И кто ж вы такие будете? Ответить я не успел. В камышах вновь послышался шум, возня, затем громкий вопль.
— Ах, трычорты, матинке твоей герц! Кусаться, сучонка!
Панна Ядвига Ружинска, по-прежнему в одной рубахе, измазанной кровью и зеленью, бесшумно проскользнула мимо хлопца с мушкетом и спряталась за широкой спиной шевалье. Итак, все в сборе — кроме сьера еретика.
— Хватайте чертову девку!
Из камышей вывалил широкоплечий усатый здоровяк в распахнутом жупане и меховой шапке с красным верхом. Лицо — глянуть страшно: рябое, безносое.
Четверо! Сабли, пистоли, у того, что справа, — мушкет. И у всех — усы, длинные, хоть за ухо закладывай.
— Добридень, панове! — вздохнул я. — То прекрасный денек сегодня!
В ответ ударил хохот.
— Ой, уморил! Ой, какой лях смешной! А шапка-то, шапка! Кажется, мой «цукеркомпф» им понравился.
— Ну, вот чего, — отсмеявшись, заявила Медвежья Шкура. — Давайте сюда девку да татарина. А потом и с вами, панами зацными, по душам поговорим!
— Руки коротки, хлоп! — отрезала панна Ружинска.
— Ого! — Хлопцы переглянулись. — То панночка слишком длинный язык имеет! Ну так мы его подкоротим! А за «хлопа» канчуков отведаешь!
Шутки кончились. Это понял не только я. Хмурый дю Бартас шагнул вперед и небрежным движением прочертил острием шпаги длинную неровную линию на белом песке. Мы оказались на маленьком полуострове между водой и незваными гостями. Пикардиец поудобнее пристроил шпагу в руке и стал на самой границе, широко расставив ноги.
Медвежья Шкура и Грязная Сорочка переглянулись. Между тем хлопец с мушкетом подошел к лежавшему на песке брату Азинию, взял за шкирку, встряхнул:
— Ах, татарва клятая! Чего ж ты, собачий сын, Днепр переплывал? Или не знал, как мы вас, гололобых, любим? Не везло нашему попу с «перевоплощениями»!
— Это священник, — вновь вздохнул я. — Мы ехали из Крыма, он и переоделся в татарское. Его хоть не троньте!
Сказал — и прикусил язык, слишком поздно сообразив, что для схизматиков латинский поп хуже татарина.
Бедного брата Азиния подхватили, рывком поставили на ноги. Треснул ворот халата.
— Крест, хлопцы! Латинский! Так ты, пан отец, еще и католик! Ну, кумпания! Пан значковый, да чего с ними цацкаться! В песи их!
— Тихо, панове молодцы!
Пан значковый, он же Медвежья Шкура, выступил вперед.
— А ну, говорите, по какому праву да с целью какой порушили вы кордоны Войска Запорожского Низового? А соврете, так с места не сойдете!
Сарбакан остался где-то среди вещей. Но я вдруг понял, что он мне не понадобится.