Колючка попала ему в щеку.
Когда шевалье все-таки решился взять сарбакан в руки, его лицо странно скривилось. Я понимал его — сам был таким.
— И этим у вас воюют? Какой ужас!
Я не спорил — ужас. Дикие кровожадные «инфлиес»[12], протыкающие ядовитыми колючками благородных «донов», несущих в Прохладный Лес блага кастильской культуры. Троглодиты. Монстры.
Дю Бартас покосился на тряпку, под которой лежала вынутая мною колючка, потер лоб, задумался.
— При зрелом размышлении, а также учитывая, что этот, гм-м, сарбакан, без сомнения, является оружием… Однако же, друг мой, насколько сие оружие благородно?
Я с трудом смог удержаться от улыбки.
— Касики, сиречь вожди племен, кои пользуются этими «дудочками», еще полвека назад были возведены Его Католическим Величеством во дворянство. Так что в Новом Свете — это оружие рыцарей.
— Правда? Тогда конечно. А если что, мы скажем…
— Что маркиз струсил, — усмехнулся я. — Покажите синьору Монтечело сарбакан, пусть закажет такой же у краснодеревщика. А колючек у меня хватит на всех. Стреляемся с десяти шагов.
— Решено! — Его глаза блеснули, широкая сильная ладонь ударила по столу. — Вот это будет дуэль!.. . .
— Vieux diable — закончил я, с запозданием сообразив, что богохульствую. Меа culpa!
— Рад вас видеть, сьер Гарсиласио.
— К сожалению, не могу сказать того же.
Он изменился за эти сутки. Темные пятна легли под глазами, тонкая кожа щек казалась серой, уголки губ опустились вниз.
Изменилась и камера. Табурет стал повыше, из-за чего сьер римский доктор был вынужден то и дело дергаться, пытаясь достать ногами до пола. Бесполезно! В том-то и задумка: неудобный табурет, две яркие лампы у самых глаз и, конечно, маленький человечек в капюшоне, удобно устроившийся рядом.
— Я ждал вас в полдень.
С ответом я не спешил. Да, он ждал меня в полдень, сейчас уже восемь, значит, со времени нашей встречи прошло больше суток. Для человека, сидящего на неудобном табурете, — много. Много — но еще недостаточно.
Недостаточно, чтобы увидеть Ад.
— Сьер, я хочу у вас спросить! Сьер!.. Да, и голос уже другой. Гордыни явно поубавилось. — Простите, я… я не помню, как вас зовут. Сьер, я хочу спросить…
Третья лампа, такая же яркая, стояла передо мной. На этот раз она освещала страницы толстого тома, переплетенного в грубую кожу. Вчера я читал экстракт, сегодня — само дело. Мелкое, рядовое дело о ереси и распространении заведомо вредоносных учений. К счастью, неведомый мне писарь не экономил бумагу — буквы были размером с тараканов. Тех самых, которых столь добросовестно изучал брат Паоло.