Небеса ликуют (Валентинов) - страница 48

— Сьер! Почему вы?.. Извините, забыл ваше имя… Да, спеси стало поменьше. Уже не требует — просит. Но спешить некуда, можно пока полистать протоколы. На следствии сьер Гарсиласио де ла Риверо был очень разговорчив. Тоже метода — и очень удобная: болтать о чем попало, старательно избегая важного. Вот, например, здесь… и здесь…

Я поднял взгляд — его глаза были закрыты. Это заметил не только я. Маленький человечек бесшумно встал, легко толкнул парня в плечо.

— А?! — В глазах плавала боль. — Опять? Сьер… Простите, сьер, они мне не дают спать! Я не понимаю! Я требую…

Я ошибся. Он еще требует.

Закладка легла на нужную страницу. Вот с этого и начнем. Но не сейчас. После.

Когда сьер Гарсиласио уже ничего не станет требовать.

— Я действительно опоздал, извините. Это первое. Теперь второе. Вы не забыли мое имя, я вам его просто не называл…

Он подался вперед, рискуя упасть с табурета, но я покачал головой. Рано! Даже имя мое называть рано. С именем я сразу стану для него человеком, а это лишнее. Я — Черный Херувим. «Как содрогнулся я, великий Боже, когда меня он ухватил…»

— Теперь третье, сьер де ла Риверо. Спать вам не дают по моему приказу. Для вас началась Вегилия.

В глазах — испуг, затем — отчаянная попытка понять, осмыслить. Да, он еще думает. Я пришел слишком рано.

— Вегилия? Это… бдение по-латыни? Но почему? Я же не смогу ничего соображать!

Да, не сможет. И не только соображать.

— Я хочу, чтобы вы попали в Рай, сьер Гарсиласио. Но для этого вам надо сперва увидеть Ад. Тонкие губы дернулись, сжались.

— Кажется… Кажется, вы говорили об этом прошлый раз. Я подумал…

— Что это поэтический образ? Напрасно.

Я встал, зябко повел плечами. Черный плащ с капюшоном весь пропитался сыростью. Февраль!

— Хотите узнать, что я имел в виду? Извольте! Да, я пришел рано. Но время нашей встречи можно использовать с толком. Пусть подумает — пока еще способен.

— Начну издалека. В одной умной книге описан способ укрепления души, идущей по пути Просветления. Это, конечно, нелегко. Требуются две недели — в полной тишине, в темноте, в одиночестве…

Лет двадцать назад мне так же рассказывали о Просветлении. Только было это не в сырых подвалах Санта Мария сопра Минерва.

— Первые несколько дней ты вспоминаешь себя, свои дела и мысли: грешные, безгрешные — все. Это очень трудно — вспоминать все, не делая исключения. Затем ты начинаешь думать о тех, кто был праведнее тебя, кто страдал за Веру и Святую Церковь…

О тех, кто был праведнее. Как. отец Пинто. Он умер, прибитый железными клиньями к стволу кебрачо, еще одно острие вошло в грудь, прижимая к его сердцу маленький томик Евангелия. Умер, а прочие живут. Такие, как маркиз Мисирилли. Как этот еретик. Как я…