«В новых и диких сообществах, где существует насилие, честный человек должен защищать себя; и покуда вырабатываются иные меры, призванные обеспечить безопасность, одинаково глупо и гибельно убеждать его сложить оружие, в то время как оно остается в руках тех людей, которые представляют опасность для общества».
Этот по сути своей гоббсовский анализ, преподнесенный не где-нибудь, а в лекции по случаю вручения Нобелевской премии мира, знаменовал собой отказ Америки от предположения, что для утверждения мира достаточно нейтралитета и миролюбивых устремлений. Для Рузвельта было очевидно, что если какая-либо нация не способна или не желает действовать в защиту собственных интересов, то она не вправе ожидать, что их станут уважать другие страны.
Разумеется, Рузвельта не могла не раздражать нравоучительная риторика, господствовавшая в американской внешней политике. В заключение речи он заявил, что международное право, сфера которого недавно была расширена, не может быть действенным, если оно не подкреплено силой, а разоружение, ставшее предметом обсуждения на международном уровне, является иллюзией:
«Поскольку нет никакой вероятности установления какой-либо международной силы… которая сумеет эффективно пресекать нарушения, и при таких обстоятельствах для великой и свободной страны было бы и глупостью, и грехом лишить себя способности отстаивать собственные права, а в исключительных случаях даже вставать на защиту прав других. Ничто не будет более способствовать беззаконию… чем то, если свободные и просвещенные народы… по собственной воле окажутся бессильными, тогда как деспотия и варварство будут вооружены».
Либеральные общества, полагал Рузвельт, как правило, недооценивают элементы антагонизма и враждебности в международных отношениях. Имея в виду дарвиновскую концепцию выживания наиболее приспособленных, Рузвельт писал английскому дипломату Сесилу Спрингу Райсу:
«Это… прискорбный факт, что страны, которые наиболее привержены гуманистическим принципам, которые более всего заинтересованы во внутреннем совершенствовании, как правило, становятся слабее по сравнению с теми странами, для которых характерна менее альтруистическая цивилизация…
Я ненавижу и презираю тот псевдогуманизм, который полагает, будто развитие цивилизации обязательно и объективно обуславливает ослабление боевого духа и который, следовательно, способствует уничтожению развитой цивилизации какой-то иной, уступающей ей в развитии».
Если Америка откажется от признания стратегических интересов, это означает лишь, что более агрессивные державы захватят мир, в конце концов подорвав основы американского процветания. Поэтому «нам нужен большой военно-морской флот, состоящий не только из крейсеров, но включающий в себя мощные линкоры, которые способны противостоять таким же боевым кораблям любой другой страны», а также необходимо продемонстрировать готовность использовать этот флот.