Ведица не показывалась, ее голос в общем хоре не раздавался, и это было хуже всего. Дивляна и Елинь Святославна боялись, как бы от всего пережитого молодуха не помешалась. Пять лет она ждала этого замужества, и за три месяца замужней жизни потеряла все, что имела!
Иногда Дивляна сама подходила к крошечному окошку и выглядывала в белый свет, но видела отсюда только стену коровника с пыльными лопухами да пару навозных луж. Если Незвана победит, то в последний раз их выведут отсюда на Святую гору — и перережут горло на том камне, куда она всего пару дней назад возлагала огромный праздничный каравай, за которым они втроем с Чтиславой и Ведицей прятались и спрашивали, не видно ли их. А народ так же дружно отвечал: нет, не видно! А теперь…
Жизнь ее повисла на волоске. Однажды с ней уже было нечто подобное — четыре с лишним года назад, когда она бежала из дома с Вольгой. Будто и впрямь знала, что задуманное родителями киевское замужество не принесет ей ничего, кроме горя. Как и тогда, Дивляна оторвалась от рода, не знала, кто и что она теперь, запуталась в своих надеждах и желаниях, не видела никакого будущего. Тогда она думала, что лучше ей умереть, — и теперь приходило в голову, что если ценой ее головы все успокоится и война прекратится, то она, правнучка волховских и ильмерских дев, уходивших к Ящеру ради блага всего племени, согласится на это.
Но кое-что за эти четыре года сильно изменилось. У нее появились дети, которым грозит погибнуть вместе с ней. И ради детей она была готова бороться даже с Ящером — до последнего вздоха, пока достанет сил держать голову над водой. К тому же теперь она, не в пример прежнему, ни в чем не была виновата. Она не проявляла своеволия, даже не совершила никакой ошибки… Или совершила?
Дивляна вдруг похолодела, подумав: а ведь ее нынешние несчастья — продолжение старых. Не дай она себе столько воли четыре года назад, не обещай себя Вольге, не решись на побег, не клянись ему в любви до огненной крады в тот последний час, который они провели вместе, он бы не пришел сюда сейчас. Не разрушил бы ее жизнь и жизнь племени, которое она уже давно считала своим, не сделал бы сиротами ее детей. Она обещалась ему… на Дивинце в день Красной Горки, когда любовные клятвы наматываются прямо на веретено Макоши и Судениц, — и он пришел за ней. Как Ящер за обещанной жертвой… Но обещала она себя, а жертвами стали ее муж… и еще могут стать дети!
А она-то думала, глупая, что уже сполна расплатилась за своеволие, — когда чуть не умерла от лихорадки в лесу над Волховом, когда мучилась, чувствуя, что от разлуки с Вольгой сердце разрывается и сама душа по капле утекает вместе со слезами… Но расплата настигла ее сейчас — здесь, в этой тесной сырой бане, с двумя детьми на руках, из-за которых теперь ей придется умереть не один, а три раза, тридцать раз!