Он дал понять, что задет, и в свое оправдание процитировал лирическое описание асьенды Ла Пажери – отчего дома Марии-Жозефы, будущей императрицы Франции, присутствие которой ощущалось на расстоянии нескольких лиг, через огромные пространства зарослей тростника, птичий гомон и жаркий запах перегара. Она удивилась, что генерал так хорошо знает этот дом.
– На самом деле я никогда там не был, ни в этом месте, ни вообще где-либо на Мартинике, – сказал он.
– Но тогда откуда ваши познания? – спросила она.
– Я узнал об этом давно и запомнил, – ответил генерал, – потому что был уверен: когда-нибудь мне это пригодится, чтобы сделать приятное самой красивой женщине этих островов.
Он говорил и говорил, надтреснутым голосом, но с блестящим красноречием, – этот генерал, одетый в брюки из тисненого хлопка, атласный мундир и яркие туфли. Она обратила внимание на благоухание одеколона, которое наполняло столовую. Он признался, что это его слабость и что враги обвиняли его в растрате на одеколон восьми тысяч песо из общественных фондов. Он был так же худ, как и накануне, однако единственное, в чем проявлялась его болезнь, – он старался не делать лишних движений.
Когда генерал находился среди мужчин, он мог позволить себе говорить, как какой-нибудь самый распоследний скотокрад, но в присутствии хотя бы одной женщины его манеры и язык были безупречны. Он самолично открыл, попробовал на вкус и налил в бокалы бургундское самого лучшего сорта: граф, попробовав, тотчас назвал вино нежным, как прикосновение женской кожи. Им принесли кофе, и тут капитан Итурбиде сказал что-то генералу на ухо. Он выслушал капитана со всей серьезностью, а потом вдруг откинулся на спинку стула, смеясь от всего сердца.
– Вы только послушайте, – сказал он, – на мои похороны прибыла делегация из Картахены.
Он велел им войти. Монтилье и тем, кто с ним пришел, не оставалось ничего другого, как поддержать игру. Адъютанты распорядились позвать волынщиков, которые были здесь накануне; несколько мужчин и женщин в старинных одеждах танцевали в честь приглашенных кумбию. Камиллу поразила прелесть этого народного танца, пришедшего в Америку из Африки, и она захотела разучить его. У генерала была слава превосходного танцора, и кое-кто из присутствующих вспомнил, что в последний свой приезд он танцевал кумбию, как бог. Но когда его пригласила Камилла, он отклонил предложенную честь. «Три года – это большой срок», – сказал он, улыбаясь. Ей показали несколько движений, и она стала танцевать одна. Вдруг, в тот момент, когда музыка на секунду умолкла, послышались восторженные крики, несколько мощных взрывов и ружейные выстрелы. Камилла испугалась.