– Сегодня, – говорит Стожил, – я возил по городу русских.
Жереми в своей постели поворачивается на другой бок, и ту же операцию проделывает лежащий выше дедушка Карп.
– Праведные коммунисты с отличными характеристиками, получившие инструкцию бдить.
Малыш слабо стонет. Тереза кашляет.
– В турбюро мне рекомендовали отнестись к ним с пониманием. Там был один гэбист, украинец, весьма жизнерадостный. Он мне весело говорит: «Никакой пропаганды, товарищ, мы знаем все ваши приемы». Они много чего любят говорить со смехом, но от такого смеха можно и помереть. Как будто к тебе подползла гадюка, улыбнулась и ужалила.
– Я помню Хрущева, тот тоже любил посмеяться.
– Да, большой был весельчак, пока другой не стал смеяться вместо него.
Мало–помалу дыхание стариков выравнивается по дыханию детей.
– Тогда я решил показать им Париж по их разумению: площадь Полковника Фабьена, Биржу труда, здание ВКТ – вот и все, что они увидели. Стоило гэбисту покоситься на витрину мясного магазина, я тут же говорил: «Это пропаганда! Внутри все ненастоящее, сосиски из папье–маше! Будете заглядываться, Алексей Трофимович, придется кое–кому сообщить».
Риссон радостно крякнул, как будто засмеялся где–то внутри сна.
– В обед я повез их в столовую завода Рено, а потом они попросились в Версаль. Всем им Версаль подавай. Мне лень было еще раз туда тащиться, я привез их на Сен–Лазарский вокзал и говорю: «Вот это Версаль, дворец тирана, поставленный революцией на службу трудящимся массам». Единодушное одобрение в виде фотовспышек.
Улыбка. Синхронное дыхание спящих. Жизни, слившиеся в едином дыхании… Я говорю:
– Теперь они просто обязаны показать тебе Москву.
Но Стожил уже думает о другом:
– Вдова Долгорукая прекрасно знала дореволюционную литературу. В двадцать лет она была коммунисткой, как я, когда ушел из монастыря. Когда я партизанил в Хорватии, она участвовала в Сопротивлении здесь. Маяковского она знала наизусть, мы читали друг другу целые сцены из «Ревизора», она понимала Белого. Да.
– Я хорошо помню ее. Она говорила маме: «Лицо вашей Клары прекрасно, как староверческая икона».
– Когда–то эти Долгорукие были князьями, их род идет с незапамятных времен. Некоторые из них ушли в революцию.
Стожил встает. Укладывает на место выпавшую из–под одеяла руку Малыша.
– Что им сегодня рассказывал Риссон?
– «Август 14–го» Солженицына. Поскольку Жереми интересовало все, что касается снаряжения пехоты в 1914 году, на помощь Риссону пришел Верден. Выходит, что армия расходовала в месяц 700 000 метров фланели по три с полтиной за метр, 2 550 000 пар носков, 250 000 шарфов, 10 000 плащ–палаток, 2 400 000 метров шинельного сукна шириной 140 сантиметров, что соответствует 77 тоннам шерсти–сырца. Верден все это знает, он помнит цены с точностью до сантима, он сам в то время портняжил. И эта лавина цифр потрясла ребят даже больше, чем рассказ о марнских такси.