– Значит, сударь, молитвы мои услышаны? Я выхожу!
Мы пошли к другим, которые собрались группой у входа в крааль, похожий теперь на кладбище. Вдруг из кустов выскочил дикарь и яростно бросился на нас. С воплем ужаса Альфонс побежал от него, за ним погнался Мазаи и, наверное, убил бы француза, если бы я не успел всадить дикарю пулю в спину. Альфонс споткнулся и упал, дикарь упал на него, содрогаясь в предсмертной агонии. Затем начались такие пронзительные вопли, что я испуганно побежал к тому месту, откуда они слышались, отбросил труп дикаря и извлек Альфонса. Он был покрыт кровью и трясся, как гальванизированная лягушка. Бедняга, – думал я, – дикарь успел-таки прикончить его! Встав на колени около Альфонса, я начал искать его рану.
– О, моя спина! – вопил он. – Я убит, я умер!
Я долго возился с ним, но, не нашел ни одной царапины. Он просто перепугался и больше ничего.
– Вставайте! – крикнул я. – Вставайте! Не стыдно ли вам? Вы целехоньки!
Он встал.
– Но, сударь, я думал, что меня убили! – сказал он, – я не знал, что победил дикаря!
Толкнув труп Мазаи, он вскричал торжествующим голосом.
– А, дикая собака! Ты мертв. Какова победа!
Я оставил Альфонса любоваться своей победой и отошел, но он последовал за мной, как тень. Первое, что мне бросилось в глаза, когда мы присоединились к другим, это – миссионер, сидевший на камне; его нога была завязана платком, сквозь который сочилась кровь. Он действительно получил рану в ногу копьем и сидел, держа в руке свой любимый разрезной нож, который был согнут теперь.
– А, Кватермэн, – сказал он дрожащим взволнованным голосом, – мы победили! Но какое ужасное зрелище! Печальное зрелище!
Перейдя на свое родное шотландское наречие и глядя на свой согнутый нож, он продолжал:
– Мне досадно, что я согнул мой лучший нож в борьбе с дикарем. – Он истерически засмеялся.
Бедный миссионер! Рана и волнение окончательно разбили ему нервы. И неудивительно. Мирному человеку тяжело участвовать в таком убийственном деле. Судьба часто и жестоко смеется над людьми!
Странная сцена происходила у входа в крааль.
Резня кончилась, раненые умирали от страданий. Кусты были затоптаны и вместо них повсюду лежали трупы людей. Смерть, повсюду смерть! Трупы лежали в разных положениях, одни на других, кучами, в одиночку, некоторые походили на людей, мирно отдыхавших на траве.
Перед входом, где валялись копья и шиты, стояли уцелевшие люди, около них лежало четверо тяжелораненых. Из тридцати сильных, крепких людей едва осталось пятнадцать, и пять из них, включая миссионера, были ранены, двое – смертельно. Куртис и зулус остались невредимыми. Гуд потерял пятерых людей, у меня было убито двое, Мекензи оплакивал пять или шесть человек. Что касается всех уцелевших, за исключением меня, они были в крови с головы до ног, – рубашка сэра Генри казалась выкрашенной в красный цвет, – и страшно измучены. Один Умслопогас стоял, озаренный лучами света, около груды трупов, мрачно опираясь на свой топор, и не казался расстроенным или усталым, хотя тяжело дышал.