Раздался второй удар, и я села. Я в ужасе смотрела сквозь полутемную комнату; мне показалось, что звук исходит от противоположной стены, из гардеробной. Мои пальцы вцепились в одеяло.
Но больше никаких звуков не последовало, я набралась смелости и выбралась из постели на разведку. С глубоким вдохом я открыла дверь и одним движением включила свет. Но там ничего не оказалось, и мое сердце немного успокоилось. Радуясь, что ковер смягчает мои шаги, я пошла вперед, пока… бах!
Испугавшись, я отскочила назад; звук был такой, будто кто-то хлопнул дверью или переставлял тяжелую мебель в соседней комнате, комнате Каспара. Когда я услышала голоса, мои щеки покраснели так сильно, что позавидовал бы даже помидор.
— О Каспар, — кто-то хихикал. Женщина. — Ты такой грязный! Я вышла из гардеробной, сопровождаемая стонами, которые не
хотела слышать. Забравшись обратно в кровать, я попыталась за глушить звуки, накрыв голову подушкой. Но это не помогло. Я не могла заснуть и лежала с открытыми глазами, будто в них вставил спички, и рвала в отчаянии волосы, вынужденная слушать, как они продолжают и продолжают, без остановки.
Bиoлeтта
— Энни! — визжала я, пока бежала вниз по коридору. — Энни! — снова крикнула я, уже спускаясь по винтовой служебной лестнице, которая спиралью уходила в глубины особняка.
На самом его дне находилось множество кухонь, где готовилась еда для королевской семьи, живущей наверху. Там также размещались прачечные и маленькие комнаты для слуг. Именно здесь я проводила большую часть своего времени, подальше от Каспара, Фабиана и других. Здесь никто не обращал на меня внимания, не жаждал моей крови, потому что большинству из них даже думать об этом было противно, как и мне, — именно сюда, в Варнли, по словам Энни, пришли работать вампиры, которые никогда не хотели быть вампирами. Обращенные вампиры.
Я шла по коридору, свет в кухнях уже не горел, и слушала, как звуки моих шагов эхом отражаются от стен и арочных потолков. Я знала, что Энни слышала меня за версту, и, конечно, она уже стояла в противоположном конце коридора, сложив руки на груди; ее голос звучал немного раздраженно:
— Вы не должны находиться здесь так поздно. Я перебила ее:
— Но у меня есть просьба.
Она кивнула, белокурые локоны, накрученные в стиле 1940-х, на которые пришлась ее юность, свисали у нее за ушами. Она уже сняла свой чепчик и передник и осталась только в черном платье.
— Это ведь ты убираешь в комнатах? — спросила я, кусая губу, потому что не знала, как она отреагирует на мою просьбу. Она кивнула еще раз. — Можно я помогу тебе?