вместо пятисот. Хотя с него по-хорошему не требовалось и копейки, ибо он сам находился по малолетству на содержании казны и снаряжение армии – не его забота. И ведь помог не тихой сапой, а так, что теперь каждая собака в армии знала о том, кто главный благодетель этого похода, отрывающий от щедрот своих ради благополучия дела ратного.
Голицын поежился, как от пронизывающего ветра.
Перед ним шли бодрые ряды солдат, стрельцов, рейтаров, поместного ополчения. Все, что с горем пополам он смог собрать за предыдущий год. В Москве же оставались только потешные части Петра численностью уже под семь тысяч да несколько инвалидных команд из числа стрельцов, неспособных к походам. Тоже, кстати, созданные Петром Алексеевичем для поддержания порядка на улицах города, им снаряженные да поставленные на довольствие. Впрочем, Софья была неумолима, настаивая на том, чтобы Василий не отвлекался на второстепенные задачи. Но он сам понимал, что это – конец. Настоящий. Бесповоротный. И окончательный.
Он обернулся и посмотрел на ее лицо. Такое любимое. Родное. Захотелось плюнуть на все и остаться рядом. Чтобы если уж суждено умереть, то вместе взойти на эшафот. Василий посмотрел ей в глаза, и у него защемило в груди от чувства жалости и бессилия, а на глазах едва не выступили слезы. Потом перевел взгляд на стоящего по правую руку брата и похолодел. Его черные глаза отдавали какой-то бездной, вечностью, пахнувшей на него всем неописуемым ужасом пустоты. Словно не человек перед ним, а нечто невероятное. И в этот момент Петр улыбнулся. Вроде бы по-доброму. Но Голицына словно ошпарило. Он вздрогнул. Отвернулся. И незамедлительно выдвинулся, думая только об одном – чтобы сохранить приличие и не полететь галопом, стремясь поскорее убежать от этих жутких глаз.
«Монстр! Чудовище! Исчадие Ада!» – проносилось в голове у Василия, едва сдерживающегося от нахлынувшего на него ужаса.
Спустя три часа. Кремль
– Государыня, – вошел, поздоровавшись, Франсуа Овен. – Ты звала меня?
– Как продвигаются наши дела? – обеспокоенно осведомилась она. Очень уж странно повел себя Василий.
– Все идет так, как мы и обговорили, – вкрадчиво ответил иезуит. – Я втерся в доверие к твоему брату, и мои люди потихоньку подкладывают яд в его пищу. Но подействует он не скоро. Нужно полгода. Ведь мы не хотим, чтобы кто-то что-то заподозрил? Внезапная смерть здорового и крепкого мужчины вызовет слишком много подозрений.
– Конечно, ты прав. Спешить не нужно, – поспешно согласилась она. – Но как ты смог втереться к нему в доверие? Он ведь довольно подозрителен.