«Охренел ты совсем, мудак старый!» — хотел было схохмить Мося, но, глянув в глаза Вано, прикусил язык. Восприняв дружескую иронию как оскорбление, Вано мог смертельно обидеться, А обиды он привык смывать исключительно кровью обидчика.
— А по-твоему, каким будет твой электорат? — серьезно глядя на него, осведомился Мося.
И Вано-таки обиделся.
— Ай, итить твою мать, ты — сволочь, морда жидовская! — заорал он. — Ты, блин, собака, привык нас подъе…вать тем, что ты, сука, умнее нас всех, гандон ты штопаный…
С обоих сторон к ним подскочили мывшиеся поодаль Дато, брат Вано и Федот Шелковый — глава балашихинской бригады и встали перед Вано, готовым вцепиться в глотку обидчику.
— Успокойся, Вано, — рассмеялся Мося своим знаменитым раскатистым оперным смехом. — Если ты решил идти в политику, к таким словечкам надо привыкать. А если не понимаешь, то делать умное лицо и говорить о судьбах народа. Не понял? Электорат — это и есть народ. Я спросил, ты знаешь, кто за тебя голосовать будет? Вот за коммунистов голосуют старые пердуны, у которых при Советах прошла вся молодость, и которым кажется, что самое большое счастье на свете — это колбаса по два двадцать, водка по три шестьдесят две и партсобрание, когда про директора каждый может выложить что хочешь. А за тебя кто голосовать будет?
Искоса поглядев на державших его за плечи друзей, Вано стряхнул их одним мановением плеча и, подойдя к Мосе примирительно стукнул его по плечу.
— Все зеки — это миллион человек, — заявил успокоившийся Вано и загнул палец. — И все их родственники. — Он загнул еще два пальца и пояснил: — У каждого человека родственников как минимум двое: матушка и еще жена или чувиха. Потом все находящиеся под следствием. — Свое место среди загнутых занял указательный палец Вано. — А потом существует еще и братва, и вольные урки, и еще приблатненные, а их на свете по меньшей мере вдвое больше чем сидит. А также все, состоящие под чьей-либо крышей. — Он, не колеблясь, загнул еще три пальца. — И наконец все бывшие под следствием и ранее сидевшие в тюрьме, потому что такое не забывается, их жены и родители, а также все живущие в России кавказцы и азиаты, потому что будут видеть во мне своего. И еще евреи, потому что все знают, что ты — мой друг.
И оба рассмеялись и обнялись, голые как два пидора, и веселые, как будто «опустили» третьего. Заулыбались и Дато с Федотом, еще не до конца въехавшие в суть происходящего. Они так и не поймут, что стали свидетелями начала кошмарных и трагических событий, которым еще предстоит разыграться. Лишь у Моси скребли кошки на душе, и в ту минуту, и позже, на ужине, и после ужина. Он каялся в том, что знал и не сказал другу главного — того, что восходя на политический Олимп такая фигура как Вано автоматически станет нежелательным соседством для многих по-настоящему сильных и влиятельных людей. Но услышав такое, Вано уж точно смертельно бы обиделся, ибо никогда не прощал тому человеку, который счел бы его фигуру в этом мире малозначительной. Ведь он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы утвердиться и значить хоть что-то, пусть отрицательную, но величину.