– Чем? – искренне не поняла я.
– Балаганом! – зло просветил Владлен Азаэрович.
На это я могла разве что заметить:
– Эм. – и предпринять отчаянную попытку в очередной раз закрыть дверь.
Руками вообще без толку было, и потому я уперлась двумя ногами в стену и потянула изо всех сил, и, может быть, даже получилось бы, если бы кое-кто не прошипел:
– Это уже переходит все границы!
Затем был треск, а после я повисла, держа дверь, причем висела я в паре сантиметров от зверской морды декана чертового факультета, который эту самую дверь держал на вытянутой руке.
– Мама! – прошептала перепуганная ведьмочка перед лицом разъяренного черта.
У декана заметно дернулся глаз, после чего он – декан, а не глаз, – прошипел:
– Вы что там пили, Григорьева?!
– Чай, – чувствуя, как слабеют пальцы, ответила я.
– Какой чай? – прорычал Владлен Азаэрович.
– Малиновый.
– Да? – Меня медленно поставили на землю, и как только туфли коснулись твердой почвы, я разжала пальцы, отпуская дверь.
Последнюю мгновенно отшвырнули, и та разбилась на щепки о дерево метрах в десяти от нас. Одно могу сказать точно – восстановлению она уже не подлежала.
– Никодим, – прорычал черт, – ты малину откуда взял, сволочь?
Из-под стола донеслось сдавленное:
– Так в лесу, почитай, и нетушки…
– Откуда?! – заорал черт так, что у домового все оставшиеся картины рухнули на пол.
И едва стих звон стекла, раздался тоненький, дрожащий голосок:
– У… у. у феек, которые. это. феячат потихонечку.
Несколько секунд черт молча смотрел в небо. Молча, внимательно, обреченно даже, потом тихо, но как-то очень четко и слышно произнес:
– Никодим, я не буду тебя убивать, не буду, поверь.
– Правда? – шепотом спросил домовой.
– Правда, – выдохнул Владлен Азаэрович. – Просто, мать твою, руки-ноги повыдергиваю и в ж. – Тут декан заметил мой шокированный до предела взгляд и гораздо спокойнее добавил: – И в пасть засуну.
– Ух ты, – восторженно протянула я, с восхищением глядя на черта, – какой вы грозный.
– Что? – вмиг осип декан чертового факультета.
Но в этот момент мои загребущие ручки уже обвивали его талию, вздымающаяся грудь притискивалась к его груди, а губы шептали прямо в зверскую морду:
– Такой мужчина… Такой грубый… Такой зло-о-ой… Злодеюшечка ты моя. Гневушечка. Зломордушка осерчавшая.
Внутренний голос медленно обалдевал от моего поведения, я и сама была в шоке, хуже того, в ауте, и тут Владлен Азаэрович прошипел:
– Нет, Никодим, все-таки урою, падла.
После чего схватил меня за руку и потащил куда-то, невзирая на мои попытки сопротивления, и метлу, которая грустно потащилась следом. Да что там метла, самой вдруг так тошно стало, и, размазывая слезы по лицу, я вдруг как завою: