— Как видите, понял, — ответил ей Лабрюйер. — Куда вас проводить?
— Меня?
— Вас же ждет кто-то… или нет?..
Танюша задумалась, глядя на Лабрюйера. Чувства, которое она сейчас испытывала, ни в одном психологическом учебнике, пожалуй, не нашлось бы: благодарность пополам с жалостью. Да, ей вдруг стало жаль бедного пьяницу, который прибился к труппе лишь потому, что Маркусу лень было искать более подходящую персону.
— А вы знаете, господин Лабрюйер, что ваш Енисеев вас обманывает? — вдруг спросила Танюша.
— Как — обманывает? — Лабрюйер совершенно не ожидал такого ответа на свой галантный вопрос, а разгадать Танюшину логику даже опытному Стрельскому было бы мудрено.
— Ей-богу, обманывает! Дайте слово, что никому не проболтаетесь!
— Даю слово! — тут же ответил заинтригованный Лабрюйер. — И нарушу его только с вашего позволения, мадмуазель Оленина.
— Понимаете, господин Лабрюйер, я страстно желаю летать, как Зверева, как баронесса де Ларош, как княжна Шаховская! Я сплю и вижу, как лечу!
— В ваши годы это естественно, — со вздохом сказал Лабрюйер.
— Да нет же, не просто лечу, как маленькая, когда без всяких крыльев, я на «фармане» лечу! Так вот… только Терской не говорите, она скандал закатит!
— Я же обещал.
— Я недавно решила приехать на ипподром с самого утра, чтобы посмотреть, как Зверева летает на рассвете, когда нет публики. Ну а первый поезд идет слишком поздно. Я вечером села на велосипед и поехала в Солитюд. Я взяла с собой одеяло, воду в бутылке, хлеб с маслом, я очень хорошо собралась. А переночевать я решила в сенном сарае — ведь где конюшни, там и сенной сарай.
— Отчаянная вы девушка.
— Да! А что делать, если хочется летать? Ну так вот — ночью на ипподроме я видела Енисеева.
— Ничего себе! — изумился Лабрюйер. — Что он там забыл?
— Я не знаю, что он там забыл, — серьезно ответила Танюша. — И я даже не была уверена, что это он, хотя его усы с другими не спутаешь. Там есть еще наездник, фон Эрлих, тоже высокий. А потом, когда я вернулась, в то же утро пришел полицейский и рассказал, что вы с Енисеевым ночью рыбу воровали и коптильню поломали. Ну, я и подумала, что раз вы опять всю ночь, как два Аякса… ну…
— Да говорите уж прямо, Тамарочка: пьянствовали, и не как два Аякса, а как две свиньи.
— Мерси, мсье Лабрюйер. Ну, значит, я подумала, что нельзя же одновременно громить коптильню и прятаться на ипподроме, ночь же, извозчика не поймать, чтобы доехать, а расстояние там, наверно, верст больше десяти. А потом, буквально пару дней назад, мы с Николевым решили утром пойти в церковь, к самому началу службы, исповедаться и причаститься. Надо же, а то живем тут, как нехристи, лоб перекрестить забываем!