— Когда в прошлый раз вы мне Шиллера читали, я потом даже нашу хозяйку спрашивала, где в Майоренхофе или в Бильдерингсхофе библиотека. Хотела взять Шиллера на немецком. Так ведь разве она знает? Господин Лабрюйер, пойдем, поищем библиотеку!
Рукопожатие Танюши было более чем выразительным — она впивалась в кисть собеседника ногтями, не больно, но со смыслом: выручай, пропадаю!
— Простите, мадмуазель Оленина, что задержался, — сказал Лабрюйер. — А в библиотеку я вас отведу. Без Шиллера не останетесь.
Терская с подозрением посмотрела на новоявленных любителей германской поэзии. Но Лабрюйер менее всего был похож на совратителя и донжуана. К тому же, как знала вся труппа, он влюбился в Валентиночку Селецкую и не имел ни малейшей надежды на взаимность.
— Вы ведь не возражаете? — спросил Терскую Лабрюйер.
Она окинула его взором — невысокий круглолицый рыжеватый крепыш, не из той породы, которую окрестили «девичья погибель», и природного артистизма в нем мало, только звучный голос, на который и клюнул Маркус. Такие мужчины, по мнению Терской, не умея ухаживать за дамами, бродят в холостяках годов до сорока пяти, а потом окрестные кумушки ухитряются сосватать их с безнадежными старыми девами или вдовами, имеющими по шестеро детей от первых мужей. Хотя вон Савелий Водолеев — того же типа мужчина, а вниманием не обделен, потому что умеет предлагать себя куда шустрее записных красавцев и щеголей.
— С чего бы мне возражать? — тоном вышколенной светской дамы сказала Терская.
И Лабрюйер, предложив согнутую в локте руку Танюше, увел ее в сторону моря.
Первые полсотни шагов они шли молча, потом девушка заговорила:
— Вы не представляете, как я вам благодарна!
— Рад помочь прелестному созданию. Моя роль сыграна?
— Ой, блистательно сыграна! Вы замечательный! Я так боялась, что вы не поймете!
Танюша не была слишком высокого мнения о Лабрюйере. В кокшаровской труппе, как во всякой другой, существовала своя табель о рангах, в ней героем-любовником и на сцене, и в жизни был Славский, второе место держал Лиодоров, очень стремившийся возвыситься — для этого он завивал волосы, пудрился ради роковой бледности и всячески придавал себе сходство со знаменитым поэтом Блоком. Третье место Танюша отдала бы усатому Енисееву, если бы не его странные поступки и высокомерие. Задавак девушка страсть как не любила. Четвертое — Кокшарову, Иван Данилович был, как говорили артистки, интересным мужчиной. Потом шел бы Стрельский, невзирая на преклонные годы, потом уж Водолеев. И на последнем месте у Танюши, да у остальных артисток тоже, стоял Лабрюйер. Дело было даже не во внешности — он оказался в труппе еще более чужим, чем Енисеев. Тот все-таки был прирожденным, хотя и плохо обученным, артистом. А Лабрюйер артистом не был вообще — он только пел, и Танюша это прекрасно понимала.