– Вещи?
– Одежда, рюкзак и рука деревянная.
– Это из моих, – нахмурился Охотин. – Чижов.
– И что это за хрень? – растерянно спросил «кротовий» командир.
– Не дай нам Господь узнать это когда-нибудь на собственной шкуре…
Сергей Шивков
Будь как дома, путник!
Работа в столовой считалась легкой, поэтому Штык ставил на нее лишь молодежь. Обязанности были простые и высшего образования не требовали: подмести пол, расставить миски-кружки, вытереть со столов, вынести на ферму объедки.
Впрочем, многие обитатели Белорусской-радиальной на такую работенку и не подписались бы. Станция считалась купеческой, большинство ее обитателей промышляли торговлей, за что от соседей получили полупрезрительное прозвище «менеджеры».
Всю первую половину дня работающие в столовой молодуха Оксанка и приданные ей в помощь пацаны Глеб с Данькой вкалывали в обе лопатки, ни на минуту не присели. Сначала из казармы после подъема привели новобранцев. Молодые парни, с раскрасневшимися после утреннего марш-броска лицами, споро работали ложками, с аппетитом заглатывая дымящуюся кашу с ароматным гуляшом из крысятины. Перед первой сменой заходили женщины с грибных плантаций, затем с ночных работ вернулись усталые мужики с промзоны. Часам к десяти подтянулись с блокпостов погранцы…
К середине дня ноги у Оксанки от бесконечной беготни налились свинцом, а робы у пацанов так взмокли, что хоть выжимай. Впрочем, никто не жаловался. Оксанке уже двадцать стукнуло, а жениха на горизонте даже в далеком будущем не предвиделось. Даже самого завалящегося. Девка худосочная, нескладная – кто на такую глаз положит? Коротко стриженные рыжие волосы, вытянутое лошадиное лицо и несколько длинноватый нос делали Оксанку скорее похожей на мальчишку-подростка, чем на половозрелую девушку. Жила она одна: прибилась года три назад на станции, да так здесь и осталась. Работала хорошо, пьянством и дурью не увлекалась, на сверхурочные смены соглашалась безропотно, так как надеяться ей, кроме как на себя, в этом мире было не на кого. Не работник, а клад! Штык хоть иногда на нее и покрикивал (да и то больше в целях профилактики), но Оксанку ценил. Поэтому периодически что-то ей из старого шмотья подкидывал, к праздникам дополнительную пайку выдавал, из купленных у перекупщиков ворованных вещей то зеркальце презентует, то гребешок, то пудру с помадой. Это только незнающие люди бакланят, что Штык – мироед и эксплуататор.
Жалел он и пацанов. У Даньки папаня год назад из рейдерской вылазки на поверхность не вернулся, у Глебки мать парализовало после газовой атаки на станцию анархистов. Поэтому спрашивал с мальцов строго, но беспричинно не драконил. Конечно, не дело малым ребятам на всякое непотребство смотреть – на постоялом дворе чего только не насмотришься, – да куда им деваться-то…