Замок в мгновение ока оказался на этом месте. Он содрогнулся и замер там, где исчез лаббок, и завис над травой. Из-под плоского днища замка показалось пламя – сначала желтое, затем оранжевое, затем яростно-алое – и, наконец, раскаленно-белое, так что больно было смотреть. Пламя и густой дым лизали замковые стены, сливаясь с черным дымом, валившим из башен. Луг заволокло густым черным чадом. Целую вечность – а на самом деле, наверное, всего несколько минут – расплывчатые очертания замка просматривались на фоне дымного сияния, словно солнце за облаками. Рев пламени было слышно даже сквозь волшебное окно.
– Вот так, – произнес Кальцифер. – Пожалуй, хватит. – Он повернулся к Чармейн, и она заметила, что глаза у него стали странные – как сверкающее серебро. – Будь добра, открой окно. Мне надо пойти проверить.
Когда Чармейн повернула щеколду и распахнула окно, замок поднялся и отошел в сторону. Весь дым и чад собрался в один большой темный клуб, перевалился за край обрыва, опустился в долину и там бесследно развеялся. Кальцифер выплыл на луг, а замок стоял себе смирно возле большого квадрата выжженной земли, и из башен поднималось всего лишь по тонкой струйке дыма. В окно ворвалась ужасная вонь.
– Фу! – сказала Чармейн. – Что это?
– Надеюсь, паленый лаббок, – ответил Питер.
Они смотрели, как Кальцифер подплывает к выжженному квадрату. Там он превратился в деятельную голубую комету – принялся метаться над чернотой туда-сюда, пока не изучил каждый ее клочок.
Когда он приплыл обратно, глаза у него снова стали обычного оранжевого цвета.
– Так и есть, – бодро сообщил он. – Сгорел.
Вместе с кучей цветов, подумала Чармейн, но говорить это вслух было бы невежливо. Главное – лаббока больше нет и никогда не будет.
– Цветы вырастут на следующий год, – утешил ее Кальцифер. – Зачем ты меня сюда позвала? Из-за лаббока?
– Нет, из-за лаббочьих яиц, – хором объяснили Питер и Чармейн. Они рассказали Кальциферу об эльфе и о том, что он им говорил.
– Покажите, – велел Кальцифер.
Они отправились в кухню – все, кроме Потеряшки, которая заскулила и отказалась туда идти. Там Чармейн обнаружила прекрасный вид из окна на залитый солнцем двор, заполненный мокрым розовым, белым и красным бельем, пережившим дождь на веревках. Очевидно, Питер не стал вносить его в дом. Интересно, чем он был так занят, подумала Чармейн.
Стеклянная шкатулка по-прежнему стояла на столе, в ней по-прежнему были яйца, однако теперь она словно бы вросла в столешницу, так что виднелась только верхняя половина.
– Отчего это она? – спросила Чармейн. – Из-за магии, которую впитали яйца?