– Это совсем не тоже самое. – Полянка почесала под мышкой. – Когда родная кровь, это совсем другое дело! Отношение другое. Как я хочу увидеть внуков! Мальчики, девочки?
– Два мальчика и две девочки. Старшей недавно одиннадцать лет исполнилось.
– Как хорошо все получилось! Но сперва Малышка! Хочу видеть Малышку. – Она некоторое время думала. – Скажи, – спросила она, – Малышка похожа на отца?
Барон странно на нее посмотрел.
– Похожа? – переспросил он. – Ну, усов у нее нет…
– Нет, а вообще, похожа?
Черты Шустрого помнились смутно, но некоторое сходство, конечно же, было. Особенно сводная сестра напоминала Барону Шустрого, когда задумывалась о чем-то своем – тот же мрачноватый взгляд, тот же поворот головы.
– Есть что-то общее, – сказал он.
– Ты ей об этом не говори, – наставительно сказала Полянка. – Бог с ним, с отцом ее. Что он себе выбрал то и выбрал, никто его осуждать не волен.
– Особенно выбирать не приходилось, – заметил Барон.
– Ну конечно, конечно, – согласилась Полянка. – Какой же может быть выбор? Человек женатый, семейный, да вдруг на войну! А потом к нам попал. Ну и решил вернуться к жене и детям – как же за такое можно осудить?
– Какой жене? К каким детям? – спросил Барон недовольным тоном. – Что ты, маман, такое говоришь?
– Ну как же! Я все знаю, все знаю! Не бойся! Вот только видеть его не хочу, а так – пусть живет себе счастливо.
Барон посмотрел на Полянку в упор.
– Мам, – сказал он. – Шустрый погиб в «Битве Народов». Почти двадцать лет назад.
– Как это – погиб? Ты что? Да как же это … Ты меня таким образом успокоить решил? Зачем мне такое спокойствие? Это жестоко! Он мне сам письмо написал.
– Письмо?
– Да. Оно у меня в сундучке хранится. Вон, видишь, сундучок? Вот в нем оно и лежит. А ты говоришь – погиб он! Зачем ему погибать? Хороший человек, пусть живет.
Барон приподнялся, протянул руку, и переволок сундучок на сидение.
– Покажи-ка письмо, маман.
Поглядев на него удивленно, она открыла сундучок, отодвинула в сторону бумаги и бижутерию, и вытащила письмо, пожелтевшее от времени.
– Я уж его наизусть знаю, – сказала она. – Пишет он мне все как есть, ничего не утаивая. Но, – спохватилась она, – тебе читать его нельзя, он мне написал, это личное!
– Дай-ка его сюда.
– Нет, не надо.
Она спрятала письмо обратно в сундучок и закрыла крышкой.
– Что было, то было, – сказала Полянка. – Осуждать никого не хочу, не хочу омрачать счастье.
Барон кивнул. Потом взял сундучок, переставил, повернулся к Полянке спиной, чтобы не мешала, открыл, вынул письмо и стал читать. Полянка причитала, кричала, плакала, пыталась перелезть через него, зайти сбоку, отобрать письмо, но он удерживал ее одной рукой, и письмо дочитал до конца. И положил его себе в карман.