– Что ты делаешь, что ты! – закричала Полянка.
– Успокойся, – велел ей Барон. – Успокойся, тебе говорят!
– Это мое, это личное, никого не касается!
– Написано очень хорошо, – сказал Барон. – Слог приятный, почерк красивый. Только вот писал это вовсе не Шустрый.
– Перестань, что ты брешешь! Писал! Что это тебе в голову взбрело?
– Не Шустрый это писал.
– С чего ты взял!
– А он писать не умел. Грамоты не знал.
Полянка посмотрела на него испуганно и стала вытирать слезы рукавом.
– Как не знал? – спросила она ошарашенно.
– Так. Столяр он был. И повар еще. Зачем ему грамота? Цифры разбирал кое-как. А читать и писать не умел.
– Ну значит кто-то за него написал. Он говорил, что писать, а другой писал. Отдай письмо.
– Отдам, но не вдруг. Позже отдам.
Мода на постройку роскошных гостиниц распространилась во время оно во все веси, новые здания, предназначенные для приема и квартирования обеспеченных гостей, спешно строились то тут, то там, несмотря на военные действия и шаткость курса обмена валюты. В некоторых гостиницах имелись даже, для особо эксцентричных особ, большие деревянные корыта: дно и стены корыт покрывались простынями, затем корыто по требованию гостя наполнялось подогретой водой, и четверо отельдинеров, взявшись за специальные поручни, доставляли корыто в номер. Таким образом, за отдельную (немалую) плату гость мог омыть плоть свою в любое время суток.
Ночные вазы менялись в номерах ежедневно, отхожие ямы во дворах, куда выплескивали их содержимое, плотно прикрывались деревянными и жестяными щитами.
Когда год назад Барон собирался в северную столицу, рекомендованы ему были три гостиницы. Он выбрал первую, именем «Имперская», когда увидел в вестибюле на стене портрет Шустрого в одежде и доспехах некоего абстрактного римского императора, а может просто легионера. Как портрет попал в вестибюль он не знал, и справки наводить не стал. Возможно где-нибудь, в одном из номеров гостиницы, висит также и портрет учёной горничной Мышки, подумал он.
А было так:
Настали у Художника трудные времена, и он, будучи человеком импульсивным, одним махом снес все свои законченные запасы к Ростовщику-Иудею, тому самому, который когда-то отказался давать Сынку в долг сто пятьдесят тысяч, и направил к Опасной Личности. Купив у Художника несколько холстов, Ростовщик быстро их пристроил, с немалой выгодой для себя. Римского императора – в гостиницу, а Святую Екатерину – в кахволический храм на главной улице города.
Барон не счел нужным сообщать сводной своей сестре, что на самом видном месте в вестибюле висит портрет ее отца. А сама она не обратила внимания. Мало ли картин висит на стенах. Жених, правда, заинтересовался было, поскольку сам был художник, но вскоре решил, что стиль у автора портрета какой-то очень уж патриархальный, слишком аккуратные везде мазки, и композиция не очень.