Коуди коротко кивнул:
— Сгодится. Помидоры? Зеленые чили? Панировочные сухари?
— Панировочных сухарей нет.
Коуди крутанул руль направо, и мы подъехали к его квартире. Заскочив на минуту внутрь, он вернулся с коробкой панировочных сухарей.
— Умираю с голоду, — пожаловалась я. — Что для нас приготовите?
— Особое гурманское блюдо для Дня святого Валентина, — театрально сказал Коуди. — «Саусвестерн мак энд чиз».
Мы засмеялись, но в желудке у меня заурчало. Аппетитное название.
— Прости, что не сводил тебя на ужин, — прошептал мне на ухо Трентон.
Я обхватила его руку:
— Все намного лучше, чем мы планировали.
— Не спорю. — Он поцеловал меня в щеку и крепко прижал к себе.
Занятий по учебе у меня было немного, но экзамены в середине семестра просто выматывали. Если в «Ред дор» было мало посетителей, Коуди, Рейган, Грабер, Блиа и я усиленно готовились прямо на рабочем месте, а Трентон помогал мне с учебой в «Скин дип». Стремительно приближались весенние каникулы, и я с нетерпением ждала, когда у меня появится больше времени и сверхурочных заработков, но сначала нужно было сдать экзамены.
Первая неделя марта прошла как в тумане, а на экзаменационной неделе было и того хуже. Но в конце концов я все сдала и приготовилась насладиться каникулами.
Воскресной ночью после работы, вместо того чтобы поехать к себе, я поехала к Трентону. Если Коуди не остался у нас дома, значит Рейган отправилась к нему. После нескольких дней сомнений «встречаемся мы или нет?» они продолжили с того места, где остановились, и я еще никогда не видела Рейган такой счастливой. Из-за их «медового месяца» мне было неловко, хотя я вновь наслаждалась завтраками от Коуди. Конечно, я радовалась улыбке Рейган, но у меня были свои причины предпочесть обиталище Трентона.
Утром в понедельник я в полусне перекатилась на бок. Трентон полностью накрыл меня своим телом. Нашим ночным ритуалом стала поочередная смена позы — с большой ложки на маленькую и наоборот. Мне было удобнее спать на правом боку, а Трентону на левом, поэтому мы часто ворочались во сне.
Я зевнула, и по привычке Трентон притянул меня к себе сильнее. На белых стенах повсюду висели семейные фотографии в бронзовых рамках, портреты его мамы и много совместных снимков со мной: в «Ред дор», «Скин дип» и нелепый снимок с празднования моей шестой татуировки — замысловатого павлина с насыщенными желтыми, синими, зелеными, красными и фиолетовыми красками, который растянулся от моего бедра до самых ребер. Трентон говорил, что это его лучшая работа, и перед сном нежно поглаживал рисунок.