Гул боя слышен на переднем крае, за спиной которого сидим в трех километрах, как у Христа за пазухой. Поснедали, набуздались, приняли по две сотки водки, кому и три перепало, что растопило напряжение, разлило доброту в теле и душе, возбудило тоску по дому, разбередило душу, сердце защемило, заныло. Каждый видел себя в семье, еще лучшим, иным, чем до войны.
Василий Шустеров налился солнечным счастьем любви к Полиночке, жена тоже в нем души не чаяла, слала письмо за письмом, откуда только находила столько радости, бодрости и любви к мужу в блокадном Ленинграде, у станка.
Леша Святкин, рыбак бакинский, был угрюм, невесел, жена редко слала письма. В тех, что получал, не было ни нежности, ни радости, чувствовалось, что балагурство не от веселья, а от необходимости победить горе.
Тяжело было Хижняку, семья в оккупации, уже два года о родных ничего не знает. Мне знакомо его самочувствие, надо помочь, не оставлять наедине с горем. Считая, что обед окончен, Шустеров решил, как всегда, дела завершить письмом к жене.
– Ты, Вася, что-то редко стал писать. Вчера целый вечер не кропал, сегодня уже день кончается. Расскажи, не забудь, как дело имел с публичным домом, – понес без колес Святкин.
– Ты шутишь, а письма к жене мне жить и воевать подсобляют.
– Во, как в «Веселых ребятах», – нам песня строить и жить помогает.
– А ты как думал? Напишу – и легче на душе. Как будто поговорил с Полиной, снял с себя какой-то груз.
– Я своей не буду. Вася, ты умеешь. Доложи в письме, что поженился я на красивой самоходочке с 76-мм пушкой, на гусеницах.
– Ничего, Леша, вот получишь медаль, все девки за тобой гужом, да мимо, – пытаюсь успокоить заряжающего.
– Моя изменяет, дружок написал.
– Как так, неужто в такое время можно? – спрашивает Павел.
Добавляет надрывно, с горечью:
– Что сейчас отдал бы за одно письмо, за одну весточку, что жена и детишки живы. Их еще в августе освободили. Писал два письма соседям. Ни слуху ни духу.
Наступила тишина. Куда делся игривый тон в разговоре Святкина с Шустеровым, у каждого звоном отозвались слова друга, трудно найти утешение, понятно состояние товарища, сам испытал, да еще как. Что-то сказать надо, нельзя оставлять человека одного журиться с несчастьем, с нашей общей бедой. Горе молчать не любит.
– Павел Семенович, – обращаюсь к Хижняку, – может, написать письмо в сельсовет или в райисполком. Гляди, и родные в другом селе живут. Бывает, жилья не осталось, одни трубы торчат. Как вон там…
– Есть идея, – загорелся Шустеров.
– Давайте, напишем – мы, боевой экипаж установки «Дон». Сообщаем, что ваш земляк бьет врага. Храбро водит самоходку, – предлагает свой текст письма Святкин.