– Она родилась на одной из речек, которые впадают в Тэйсин-Гол, это на самой границе с Монголией, – пояснил Милан. – Мой отец тоже так: когда в школу пошел, не знал тувинского.
– А что, тувинский и монгольский сильно различаются? – спросил я.
– Нет, поэтому они, – Милан кивнул в сторону супругов, – и понимают друг друга. Тувинский ближе всего к древнему тюркскому языку, меньше всего испытал изменений…
Ночью в незакрытый верх юрты, как огромный желтый зрак Животного, глядела на нас полная луна. Я лежал и думал о том, что вот, мы еще способны представить бывших своих крестьян, которые зимой пускали новорожденного теленка к себе в избу, или, как в сказке, представить себе беленьких козлят, скачущих по столу или по русской печке, но сами, конечно, вернуться вспять не в силах. Для тувинца же и сегодня это возможное дело – остановить жизнь или вновь привести ее в движенье, как тысячу лет назад. И так тянется уже давно: со времен уйгуров, которые первыми построили здесь, в Туве, 17 крепостей, защищающих страну от «северных варваров». В то же время для китайцев они сами были «северными варварами» и совершали походы к Великой стене. Большинство уйгуров жило в юртах, и тот самый Бильге-каган, который приказал выстроить крепости по линии, которую пятьсот лет спустя повторит, выстраивая свою знаменитую «дорогу» – укрепленный рубеж, – Чингисхан: он ведь не был до конца уверен в том, что крепость крепостей осилит крепость движенья. Он спрашивал у своего советника Тоньюкука, что же все-таки следует предпочесть, и тот без сомненья отвечал ему, что только в вечном движении заключена сила: «Тем, что мы всегда оказывали сопротивление, мы обязаны как раз тому, что кочуем в поисках воды и травы, не имеем постоянного жительства и живем охотой. Все наши люди опытны в военном искусстве. Если мы сильны, мы собираем наших воинов в набеги, если становимся слабыми, бежим в горы и леса и прячемся там. Когда мы построим замки, чтобы жить в них, и изменим наши старые привычки, тогда в один прекрасный день мы будем побеждены…»
Спор не закончен, и Миша уходит во время/пространство кочевья, чтобы не быть побежденным там, на равнине, где безработица и привычки оседлости творят свое угрюмое торжество.
Утром, когда мы просыпаемся в юрте от холода, Анджима, открыв дверь юрты, разбрызгивает по сторонам света ритуальной ложечкой с девятью углублениями свежеприготовленный чай, приветствуя новый день. Затем, выпив того же чаю, отправляется заниматься своей «малышней» – козлятами и ягнятами. Сначала самыми маленькими, которые живут в яслях во второй юрте (так вот почему никто никогда не выходил оттуда!). Потом уж в коше вылавливает малышей постарше среди взрослых овец и коз и подкармливает молоком. Да, легкой жизнь кочевника не назовешь!