Бабалачи встревожился приездом Виллемса, потому что это увеличивало силу белого человека. Впоследствии он переменил свое мнение. Однажды ночью он встретил Виллемса на тропинке, ведущей к дому Омара, а позже заметил, не очень тому удивясь, что слепой араб, по-видимому, ничего не знает о прогулках белого пришельца поблизости от его жилья. Зайдя как-то неожиданно днем, Бабалачи видел как будто белую куртку, мелькнувшую в кустах на том берегу ручья. В этот день он задумчиво наблюдал за Аиссой, когда она хлопотала, приготовляя вечерний рис; но перед заходом солнца он торопливо попрощался и ушел, невзирая на гостеприимное приглашение Омара, во имя аллаха, разделить с ними трапезу. В тот же вечер он встревожил Лакамбу известием, что настало время сделать первый шаг в давно задуманной игре. Лакамба возбужденно просил объяснений. Бабалачи покачал головой и показал пальцем на мелькающие тени двигающихся женщин и неясные очертания мужчин, сидящих у костров на дворе. Он объявил, что здесь не вымолвит ни слова. Когда же весь дом уснул, Бабалачи с Лакамбой молча прошли мимо спящих групп, направляясь к берегу, сели в челн и бесшумно направились к заброшенной сторожке на старом рисовом поле. Там они были в безопасности от нескромных глаз и ушей и могли всегда объяснить свою поездку желанием подстрелить оленя, так как это место было известно как водопой всякого рода дичи. Здесь, в полном уединении, Бабалачи посвятил внимательного Лакамбу в свой план. Его мысль состояла в том, чтоб использовать Виллемса для подрыва влияния Лингарда.
— Я знаю белых людей, туан, — сказал он в заключение, — Я их видел во многих странах. Они всегда рабы своих желаний, всегда готовы отдать свою силу и разум в руки женщины. Судьба правоверных начертана рукой всемогущего, но те, кто поклоняется многим богам, приходят в мир с гладким лбом, чтобы любая женщина могла отметить его гибелью. Пусть один белый человек уничтожит другого. По воле всевышнего все они глупцы. Они умеют быть верными своим врагам, но по отношению друг к другу они знают только обман. Ай! Я видел! Я видел!
Он вытянулся во всю длину у костра и закрыл глаза, уснув или притворяясь спящим. Лакамба, не вполне еще убежденный, долго сидел, устремив взор на потухающие угли. Время шло, белый туман поднялся с реки, и ущербная луна, склоняясь к вершинам леса, казалось, искала отдыха у земли, как своенравный скиталец-любовник, который, наконец, возвращается, чтобы склонить утомленную голову на грудь возлюбленной.
— Одолжите мне ваше ружье, Олмэйр, — сказал Виллемс, сидя за столом, на который коптящая лампа бросала красноватый свет, освещая неубранные остатки обеда. — Мне хочется, когда взойдет луна, пойти поискать оленя.