— Красивый поступок, нечего сказать, — укоризненно повторил он, с трудом ворочая языком.
— Я был слишком хорошего мнения о тебе, — сказал Лингард.
— А я о вас. Неужели вы не понимаете, что я мог бы убить этого болвана и спалить все дотла, все снести с лица земли. Вы бы и пепла не собрали. Я мог все это сделать и не захотел.
— Ты не мог. Ты не посмел, негодяй! — закричал Лингард.
— Какой смысл ругаться?
— Верно, — согласился Лингард, — для тебя не найдется подходящих слов.
Наступило короткое молчание. При звуке их голосов Аисса поднялась с земли и подошла. Жадно перебегая безумными глазами от одного лица к другому и ловя на лету каждое произнесенное слово, она имела беспомощный вид человека, тщетно напрягающего ум, чтобы уяснить себе таинственный, роковой смысл того, что говорится на непонятном языке.
— Вы ударили меня, оскорбили… — снова начал Виллемс.
— Оскорбил! — запальчиво крикнул Лингард. — Да кто и что может оскорбить тебя… тебя…
Он сделал шаг вперед.
— Легче, легче! — спокойно сказал Виллемс. — Я говорю вам, что не буду драться. Поняли? Я пальцем не двину. Если б я захотел причинить вам зло, — продолжал он, — уничтожить нас, я бы уже сделал это. Я простоял в дверях достаточно долго, чтобы успеть спустить курок, — а вы знаете, что я хорошо стреляю.
— Ты промахнулся бы, — уверенно сказал Лингард. — Ведь есть же на земле справедливость!
Звук этого слова заставил его остановиться, как неожиданный и безответный упрек. Гнев оскорбленной гордости уже вылился в ударе, и в душе его не осталось ничего, кроме чувства позора и стыда, неясного, но отвратительного и жуткого. Да существует ли на земле справедливость? В простоте сердца своего он не мог найти ни малейшей причины, цели, объяснений, которые могли бы оправдать существование на земле этой лживой, зловредной твари, способной на самую подлую измену, способной, после совершения ее, продолжать жить, двигаться и говорить с людьми — нахально и безнаказанно. Он сам чувствовал невыносимый стыд при виде этого человека и считал себя как бы ответственным за то, что тот продолжает жить.
Раздавшийся снова голос Виллемса заставил его вздрогнуть.
— Я всегда вел честную жизнь. Вы это знаете. Вы всегда хвалили меня за мою стойкость, вы это тоже знаете. Вы знаете также, что я никогда не крал, — если вы это имеете в виду. Я взял в долг; вы знаете, сколько я уже отдал. Я сделал безрассудную ошибку. Но примите во внимание мое положение там. Я немного запутался в своих делал, у меня были долги. Мог ли я позволить себе идти ко дну на глазах всех этих людей, завидовавших мне? Но все это уже прошло. Я сделал безрассудную ошибку и заплатил за нее.