Надежда вошла внутрь и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре. Справа от входа в тесной прозрачной будочке сидел сутулый мужчина лет сорока с очень мрачным выражением лица. Видимо, это и был обладатель хамоватого голоса, во всяком случае, так же сухо и лаконично он сказал посетительнице:
– Третья дверь направо.
Надежда поблагодарила, прошла мимо будочки и постучала в ту самую третью дверь.
На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, она отчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:
– Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра» еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там, не понимают, что такая статья – это самая натуральная реклама? А за рекламу платить надо, платить!
Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.
За просторным столом, заваленным толстыми пачками офисной бумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», она едва разглядела маленького, кругленького мужчину с лысиной, окруженной кудрявой порослью, легкой и светлой, как пух одуванчика. На коротком круглом носу криво сидели круглые же очки в металлической оправе. Мужчина прижимал к уху телефонную трубку и слушал своего собеседника, выразительно вращая круглыми серыми глазами.
Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и снова закричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:
– А мне плевать! Мне глубоко плевать, что у нас с ними старые, проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо! Понимаешь – сегодня! Так что если «Кассандра» не погасит долги, то никакой статьи не будет! Все!
Мужчина швырнул трубку, причем каким-то чудом она попала на свое законное место, а не на пол. Затем перевел дыхание и поднял глаза на посетительницу:
– Слушаю!
Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, как дверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, как двухстворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взором маленьких, глубоко посаженных глаз.
– Ты, скотина рязанская! – завопил «шкаф» с порога. – Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Ты что, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?
– Ты кто такой? – невозмутимо поинтересовался Борис Михайлович. – Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоего негодования.
– Ты меня не узнаешь? – завопил «шкаф», еще больше разъяряясь. – Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает! Да меня каждая собака узнаёт! Да меня…
– Как видишь, – спокойно прервал посетителя Рязанский, – я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, так что узнавать тебя вовсе не обязан.