– Вдовствующая императрица не вечна. Когда она покинет этот мир для следующего перерождения, ее племянник вернет себе полноту власти, – заметил Агван, поднеся чашку к лицу и осторожно втянув ноздрями поднимающийся над ней пар.
– Досточтимый кхенпо, – вдруг подал голос Жданов, – не сочти дерзостью – ты не разрешишь мне взглянуть на твою чашку?
Щербатской бросил на товарища изумленный взгляд, Агван же, не показав ни лицом, ни жестами даже малейших признаков удивления, протянул чашу просящему.
– Не думал, что такая простая вещь может заинтересовать твоего друга, – обратился он к Федору, – ведь она родом из вашей земли.
Жданов принял чашку и, прежде чем Щербатской успел ответить на замечание собеседника, слегка покачнулся, будто потеряв равновесие, и уронил ее на пол. Кофе коричневым пятном растекся по ковру, тут же впитавшись в ворс.
– Я смиренно прошу простить меня, – Жданов низко наклонил голову, – мне следовало быть аккуратнее. Я приношу свои глубочайшие извинения и прошу принять взамен мою чашу. Еще раз прошу меня простить.
Щербатской наградил его взглядом, в котором одновременно читались недоумение и гнев. Доржиев коротко кивнул.
– Не стоит извиняться, – голос его оставался спокоен, но во взгляде промелькнула странная искра. – Всякий человек – пленник своего тела, и обрести над ним полную власть можно, лишь достигнув бодхичиты.
– Истинно так, – согласился Жданов, словно не заметив реакции своего товарища.
Дальнейшая беседа продлилась недолго. Спустя полчаса гости распрощались с хозяином и покинули территорию монастыря. Прощаясь, Доржиев пристально посмотрел Георгию Филимоновичу в глаза, словно задавая какой-то вопрос. Жданов, церемонно поклонившись, вышел.
Как только они оказались в коридоре, Щербатской остановился, развернувшись к товарищу и буравя его гневным взором:
– Жорж, изволь немедленно объясниться! Что за ребяческие выходки? Зачем тебе понадобилась чашка Агвана?
– Для того чтобы вылить ее содержимое, голубчик, – невозмутимо ответил Жданов.
Федор Ипполитович, заготовивший уже обвинительную речь, оборвался на полуслове, обескураженный таким ответом.
– Вылить? – переспросил он. – Но зачем?
– Затем, что в чашке был яд, Федор. – лицо Жданова разом утратило спокойную благодушность.
Щербатской нахмурился.
– Яд? С чего ты взял?
– Ты заметил слугу, который приносил сервиз?
– Не обратил особого внимания. Ты что, видел, как он подсыпал яд?
– Нет, к сожалению, нет. Но когда он подал сервиз и отступил – в тот момент он считал, что на него никто из нас не глядит, – лицо его исказила гримаса ненависти. А взгляд был обращен к Доржиеву.