— У нас теперь есть подземный ход. Кроме того, Кадудаль может и сам о себе позаботиться. Впрочем… имею ли я право выбора? Мы, по-моему, договорились разделить наши роли.
Я смирилась, хотя в душе была просто в ужасе. Александр иной раз совершает просто безумные поступки. Он хочет с самого первого дня заклеймить своего сына клеймом роялиста. Все будут говорить о малыше: Боже, да ведь это тот самый, у кого крестный отец — Жорж Кадудаль!
Крестины должны были состояться 28 мая 1797 года, в день вознесения Господня, в дворцовой часовне Белых Лип.
Этот день, задуманный первоначально как достаточно скромный семейный праздник, вылился в такое торжество, которого давно не знали ни Белые Липы, ни округа.
Что с того, что ради этого пришлось поднять на ноги всю сотню шуанов, которые были в поместье, и возложить на них охрану. Эти охранники, впрочем, нарядились ради праздника точно так же, как крестьяне с окрестных ферм. В деревни и на фермы было послано богатое угощение, бочонки сидра и вина, для того чтобы бретонцы охотнее молились за благополучие маленького Филиппа Антуана.
Но, конечно же, главные события происходили в самом поместье.
Замок был украшен гирляндами цветов и бумажными фонариками, кусты были расцвечены иллюминацией, которая красиво выглядела в сумерках. Было приглашено очень много людей. Констанс де Лораге, которая должна была стать крестной мальчика, лучше знала верхнебретонское дворянство и этим помогала мне.
Били фонтаны. Брызги воды падали на необозримое море цветов, разлившееся вокруг усадьбы. Одуряюще сладко пахла цветущая черемуха.
Я была в платье из сверкающего муслина цвета лазури, завышенная линия талии была украшена короткими оборками и вышита серебристыми пальмовыми листьями. Из украшений на мне сияло лишь нежное жемчужное ожерелье. Утопая в облаке воздушного прозрачного муслина, я встречала гостей, здоровалась, улыбалась, протягивала мужчинам руки для поцелуя и как можно приветливее разговаривала с дамами.
Для меня не было секретом, что многие аристократы, прибывшие к нам, либо под подозрением у Республики, либо явно скрывались. О многом говорили сами имена — граф де Бурмон, граф де Фротте, Сюзаннэ, д’Отишан. Все это были люди, за которыми гонялась полиция и летучие отряды синих. Приехать сюда относительно открыто они смогли лишь потому, что с недавнего времени политика Директории круто повернула вправо.
Мне запомнилась встреча с четой де Ларошжакленов. Во-первых, потому что сам граф де Ларошжаклен, красивый, обаятельный, молодой — на несколько лет моложе меня — человек, поздравил меня и подарил изящный, редкой работы кубок из золота с нефритовым дном, кубок, сделанный в виде золотой раковины, что напомнило мне герб де ла Тремуйлей. А во-вторых, потому что женой этого человека была бывшая мадам де Лескюр. Это не могло не вызвать у меня воспоминаний.