Это было чудо. Откуда он взял столько сил для выдержки? Даже я, знавшая его, не понимала, что он способен на такое. Он двигался так долго, в таком упоительном ритме, что пламя, дремавшее в моих глубинах, вспыхнуло, как огонек под порывом ветра, а ощущение полноты внутри, которая все разрасталась и разрасталась, мучило меня неутоленной сладкой болью. Цепляясь то за смятые простыни, то за его плечи, я задыхалась и стонала, почти кричала под ним; я чувствовала себя потерявшей рассудок, всецело подчинившейся воле желания и стремлению к наслаждению, захватившим меня, и когда все разрешилось — бурно, внезапно, — словно солнце вспыхнуло у меня перед глазами, и я растворилась в его жаре, в объятиях Александра, который, обессиленный, тяжело дыша, рухнул лицом на мое плечо.
Потом я прошептала чуть виновато, лаская губами его ухо:
— Я вас измучила, правда?
Я словно испытывала вину перед ним за то, что так долго оставалась сегодня холодной. Как много терпения нужно было ему, чтобы все это выдержать.
Он ответил, нежно поглаживая мое обнаженное плечо:
— Я знал, что так будет. Д’Арбалестье предупреждал меня. Кроме того, я и сам понимаю вас.
— Понимаете что?
Смеясь, он поцеловал меня в губы:
— То, что сегодня ночью вы были почти девственницей. А мудрецы в индуистских храмах любили повторять, что девственница — это словно дерево, его нужно долго тереть, чтобы оно загорелось.
Я тихо смеялась, несколько смущенная тем, на что он намекал. Он некоторое время наблюдал за мной, а потом произнес:
— Нет, это просто невероятно. Невозможно…
— Что?
— То, как вы прекрасны. Вы — сама любовь, моя дорогая. В вас словно воплотились все женщины мира — их нежность, красота, смущение, изысканность, их капризы, взбалмошность, доброта…
— Ах, так вот сколько у меня разнообразных качеств!
— Вы — само разнообразие, carissima. Вы сокровище. Но даже вы, душенька, вероятно, не подозревали, как я страдал все эти три месяца.
— Страдали? — простодушно спросила я. — Но почему?
— Потому что д’Арбалестье, этот мучитель, запугал меня, и я строго-настрого запретил себе даже думать о том, как бы насладиться всеми вашими достоинствами!
Я засмеялась. Шутя, он опрокинул меня на спину. Брови его нахмурились.
— Ну, а теперь скажи, почему ты грустила, cara.
Глаза у меня широко раскрылись от удивления.
— Но с чего вы…
— Не надо выдумывать, дорогая. Что там еще случилось? Это из-за отца? Он заставил тебя мучиться?
Какой-то миг я молчала, а потом, потрясенная, подалась к нему, с силой обняла, прижимаясь к его груди.
— Ах, какой же вы необыкновенный, Александр! Откуда только вы все знаете?