— Знаете, — сказала я вдруг, не в силах преодолеть желание хоть кому-то об этом сообщить, — а ведь я дочь той самой Джульетты, младшая дочь. Меня когда-то Риттой звали. И в «Прекрасной Филомене» я пол подметала…
Я уже поднималась по лестнице в номер, чтобы поговорить с мужем, когда меня остановил возглас изумленного трактирщика:
— Синьора! Ах, синьора! Вот удивительно-то! А можно… можно ли мне об этом рассказывать?!
Наивность этого вопроса позабавила меня.
— Да, пожалуйста, Джепетто. Рассказывайте, сколько хотите.
В ту ночь я долго не спала, охваченная очень грустными мыслями. Александр не тревожил меня, а я все думала, думала… Вот, казалось бы, я здесь родилась, а меня никто не помнит. Да и всех остальных Риджи не помнят. Дом наш принадлежит теперь Сантони — видел бы это Винченцо. Этой земле я была не нужна… И вся ее красота, ее весеннее цветение — уже не для меня.
Александр склонился надо мной.
— Вы заставляете меня бояться, любовь моя, — произнес он, убирая со щеки мои волосы.
— Бояться? Почему?
— Что этот край забирает вас у меня. Сегодня вы ушли куда-то.
— Как это? — спросила я со слабой улыбкой.
— Сегодня вы уже не моя.
С шумным вздохом я прижала его ладонь к щеке, так крепко, как та маленькая девочка, что слушала сказки Джакомо и прижималась к нему.
— Нет… Это не так… Я всегда ваша. Просто мне надо кое-что вспомнить.
Кедры тесно сплетались над дорожкой, ведущей к кладбищу. Александр держал меня за руку и снова молчал — возможно понимая, что не может разделить со мной мое состояние. Впервые за последние десять дней я была в женской одежде, в узком платье из светло-голубого шелка — все-таки мы приближались в своем путешествии к цивилизованным местам, и, с другой стороны, я шла на кладбище.
Я не думала задерживаться в деревне. Вот взгляну на могилы, и мы очень скоро после этого уедем. А что тут делать? Я очень ясно чувствовала себя здесь чужой.
Старый, дряхлый кладбищенский сторож — похоже, тот самый, что служил еще при мне, — прихрамывая, вышел нам навстречу.
— Тут должно быть три могилы Риджи, — сказала я. — Можете вы мне их показать?
— Я все могу, синьора. Шестьдесят лет я тут служу и всех, кого тут похоронили, помню…
Я пошла вслед за стариком, а потом, обернувшись к мужу, тихо произнесла:
— Знаете, в этих краях считается позором хоронить прямо в землю — если у семьи есть хоть самые малые деньги, она строит склеп. А у нас денег не было. Даже малых.
Я сама кое-что вспомнила. Эти могилы… Без сторожа я, наверное, их бы не нашла, но когда поняла, что мы идем к самой ограде, то вспомнила. Этот холмик, почти сровнявшийся с землей, полузаросший дерном, — летом он полностью зарастает золотыми цветами дрока. Здесь был почерневший крест и надпись на нем: