Карета была удобная, с мягкими спинками, с лакированными подлокотниками. Русские братья, явно заискивая перед важным иностранцем, предоставили ему самый доброкачественный транспорт. А разговор был странный. Недаром Глафира его боялась, и как мы впоследствии узнаем, не без основания. Виль начал с того, что пустился в пустую болтовню про высокую миссию, про долг всех немцев, и не только немцев, но и европейцев. Какой долг, перед кем?
– А господин Розенберг не собирается посетить Петербург? – перебила его Глафира.
– Нет. Насколько мне известно, нет, – раздраженно отозвался Виль. – А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Просто любопытно…
В карете Виль стал словно другим человеком, исчезла светская улыбка, и даже блеск глаз куда-то подевался. Карие глаза его стали матовыми, глубокими, опасными. Холеные руки – маленькие, женские, такая кисть и шпагу не удержит – пришли в волнение. Он все складывал их в замок, а потом разъединял с легким хрустом и морщился, словно от боли.
– Розенберг сказал, что я могу рассчитывать на вас полностью. В Гамбурге вы успели показать себя с лучшей стороны. А теперь я скажу вам, в чем, собственно, дело. В России намечаются некоторые, – он замялся, хрустнул пальцами, – изменения. И Европа желает быть в курсе происходящего здесь. Вы меня понимаете?
– Нет.
– На свете есть не только русская политика. Есть еще и европейская политика. Не скажу, чтобы Россия представляла какую-то особую опасность Европе, но она часто вмешивается в дела, которые ее совершенно не касаются.
– Но ведь государыня Екатерина немка.
– Так-то оно так… Во Франции существует пословица – роялист, больше чем сам король. А в Петербурге про Екатерину говорят, что она больше русская, чем все ее подданные. Более того, она и их учит быть русскими. Но это так, к слову. Сейчас у русской императрицы большие затруднения. Война с Турцией затянулась, а ей надо перебросить войска с внешних границ для войны с бунтовщиками. Здесь, в Петербурге, тишь и гладь, а ведь Пугачев очень опасен.
– Ерунда. Шайка каторжан, воров и убийц.
– Европа о Пугачевском бунте осведомлена лучше, чем Петербург. Он уже взял Казань и идет на Москву!
– И это выгодно Европе? – с невинным видом спросила Глафира.
– А вы действительно умный молодой человек. Там, – Виль неопределенно махнул рукой, – сделали правильный выбор. На вас возложена серьезная миссии.
– Опять? – ужаснулась Глафира. – Но я собирался отбыть в отечество! Торговые дела, порученные мне матушкой, окончены.
– С отъездом на родину вам придется повременить. А матушку вашу мы известим.