Тео не ответил, и тогда Ксан тихо спросил:
— Кто эти люди? Скажи мне.
— Нет никаких людей.
— Всю эту чепуху, которую ты говорил в зале заседаний Совета, ты выдумал не сам. Я не хочу сказать, что ты не способен на такое. Ты способен на гораздо большее. Но тебя три года ничто не волновало, да и до этого тебе в общем-то было все равно. Тебя просто достали.
— Никто в особенности меня не доставал. Я живу в реальном мире, даже в Оксфорде. Стою в очередях, хожу в магазины, езжу на автобусах, смотрю, слушаю. Иногда со мной говорят люди. Просто люди, а не кто-то, до кого мне есть дело. Я всего лишь общаюсь с незнакомцами.
— С какими незнакомцами? Твоими студентами?
— Не студентами. Так, просто с людьми.
— Странно, что ты стал таким доступным. Прежде ты пребывал в непроницаемой оболочке уединенности, в своей личной невидимой околоплодной оболочке. Когда ты будешь говорить с этими таинственными незнакомцами, спроси их, смогут ли они выполнить мою работу лучше, чем я. Если смогут, пусть придут и скажут мне об этом в лицо. Ты же не самый удачный из эмиссаров. Будет жаль, если нам придется закрыть школу обучения взрослых в Оксфорде. Но если это место станет средоточием подстрекательств к бунту, у нас не будет выбора.
— Ты ведь не говоришь это серьезно?
— Именно так сказала бы Фелиция.
— С каких это пор ты стал обращать внимание на Фелицию?
Ксан улыбнулся своей знакомой, навевающей воспоминания улыбкой.
— Ты прав, конечно. Я не обращаю никакого внимания на Фелицию.
Проходя по мосту, переброшенному через озеро, они остановились, чтобы бросить взгляд на Уайтхолл. Отсюда открывался один из самых захватывающих видов, которые мог предложить Лондон, неизменный, очень английский и в то же время экзотический, — элегантные и великолепные бастионы империи, виднеющиеся за мерцающей водной гладью и обрамленные деревьями. Тео вспомнил, как они остановились на этом самом месте спустя неделю после того, как он начал работать в Совете, вспомнил, как перед ними открылся тот же вид, а на Ксане было то же пальто. Он помнил все сказанные ими слова так отчетливо, словно они были только что произнесены.
— Тебе следует запретить обязательное тестирование спермы. Оно унизительно, его безуспешно проводят вот уже более двадцати лет. Как бы то ни было, проверяют только здоровых мужчин. А как же остальные?
— Если они способны размножаться — успеха им, но пока средства для тестирования крайне ограниченны, давай сохраним его для тех, кто подходит для этого и физически, и морально.
— Так ты планируешь влиять на добродетели, равно как и на здоровье?