— Размахивать крестом Христовым перед дикарями, как это делали миссионеры в Южной Америке? — Тео услышал презрение в собственном голосе. — Вы хотите, чтобы вас убили так же зверски и бессмысленно, как и их? Разве вы не читали книг по истории? Есть только две причины совершения подобной глупости. Первая — тоска по мученичеству. В ней нет ничего нового, если ваша религия ведет вас этим путем. Я всегда видел в этом нездоровую смесь мазохизма и чувственности, но мне понятна ее притягательность для людей определенного склада ума. Новое же здесь то, что ваше мученичество никто даже не заметит. Лет эдак через семьдесят оно и вовсе станет бессмысленным, потому что на земле не останется никого, кто сможет его оценить, никого, кто мог бы воздвигнуть небольшой придорожный храм в честь новоявленных оксфордских мучеников. Вторая причина менее благородна, и Ксан ее очень хорошо поймет. Если вы и впрямь добьетесь успеха, какое за этим последует опьянение властью! Остров Мэн умиротворен, буйные живут в мире, сеют и жнут хлеб, проявляют заботу о больных и проводят воскресные службы в церквах. Новообращенные будут целовать руки живому святому, который сделал все это возможным. Тогда и вы узнаете, что Правитель Англии чувствует в каждую минуту своего бодрствования, чему радуется, без чего не может обойтись. Абсолютная власть в маленьком королевстве. Мне понятна ее привлекательность, но этого никогда не произойдет. — Они постояли рядом в молчании, и Тео тихо сказал: — Бросьте все это. Не тратьте зря оставшуюся жизнь на дело столь же тщетное, сколь и невозможное. Все разрешится само собой. Через пятнадцать лет — а это так мало — девяноста процентам людей, живущих в Британии, будет за восемьдесят. На то, чтобы творить зло, сил останется не больше, чем на то, чтобы творить добро. Представьте, какой станет Англия. Огромные пустые здания, неотремонтированные дороги, тянущиеся среди разросшихся живых изгородей, остатки человечества, сбившиеся вместе в поисках комфорта и защиты, исчезновение благ цивилизации и, наконец, отсутствие энергии и света. Зажжены запасенные загодя свечи, но вскоре и последняя свеча, вспыхнув, погаснет. Разве после этого происходящее на острове Мэн не кажется не столь уж существенным?
— Если нам суждено умереть, мы имеем право умереть как человеческие существа, а не как собаки, — ответила Джулиан. — Прощайте, и спасибо за то, что увиделись с Правителем.
Надо было сделать еще одну попытку, и он произнес:
— Не представляю себе группу, менее подготовленную для противостояния аппарату государства. У вас нет ни денег, ни ресурсов, ни влияния, ни поддержки народа. У вас нет даже определенной философии бунта. Мириам идет на это, чтобы отомстить за брата. Гаскойн, очевидно, потому, что Правитель присвоил себе слово «гренадеры». Льюк — из какого-то смутного христианского идеализма и тяги к таким абстракциям, как сострадание, справедливость и любовь. У Ролфа нет даже такого оправдания, как моральное недовольство. Его мотив — амбиции; он отвергает абсолютную власть Правителя и не прочь заполучить ее сам. Вы поступаете так, потому что замужем за Ролфом. Он подвергает вас страшной опасности, только чтобы удовлетворить собственные честолюбивые замыслы. Он не может принудить вас. Оставьте его. Вырвитесь на свободу.