У него родились три дочери и сын, которому при крещении тоже дали имя Максим. Все они получили образование в Питере. Девочки там и замуж повыходили, и следы их в годы революции потерялись. Один Максим вернулся в родной дом и продолжил дело отца.
Погиб Максим Денисович по чистой случайности. Его придавило деревом во время заготовки дров. Натура у него была такая — во все дела влезал. Сам все контролировал до мелочей.
Революция нарушила традицию рода в вопросах образования. Не было возможности своевременно учиться ни у моего мужа, ни у твоего отца, ни у Анны.
— Грех не вспомнить и о твоих дедушке и бабушке по матери, хотя здесь и нет их могил. Они ведь из деревни Вороновки, — вступает в разговор дядя Кирилл. — Семья Щербаковых состояла из шести человек. Сами родители: отец Иван Федорович и мать Марина Ивановна, да детей у них было четверо: Яков, Ольга, Мария и самая младшая Александра — твоя мать.
Ивана Федоровича в армию не призвали из-за грыжи. Хозяйство Щербаковых сохранилось, несмотря на войну и революцию. Они даже немного разбогатели. В двадцать четвертом году твой дед Иван построил большой кирпичный дом. Он был строг, и все, включая и детей, трудились в полную силу. Мать твоя с малолетства за скотиной ходила. Особенно она дружила с телочкой. Та ее так любила…
А в двадцать девятом году в их деревню тоже явились красные. Их командир, росточком маленький, кудрявенький, в пенсне, поселился в доме Ивана Федоровича и от твоей бабушки требовал, чтобы Марина Ивановна ему к обеду каждый день подавала курицу. Был кудрявенький еще и часовых дел мастером, починил давно стоявшие у них ходики.
Первым делом эти «воины» запретили всем деревенским петь и плясать на улице и играть на гармошках и балалайках. Заметят, у кого из парней музыкальный инструмент в руках, тут же и отберут.
Потом начали обходить дома и лазить по сундукам. Все праздничные платья и костюмы у людей унесли. А ведь они у них передавались из поколения в поколение и были дорогие, многие из китайского шелка, женские костюмы и головные уборы, мужские кушаки золотом да серебром шиты, речным жемчугом отделаны.
Особенно досталось староверам.[8] Они ничего не хотели отдавать и взялись за топоры. Немало их расстреляли на месте. И часовщик при расстрелах кричал: «Мы уничтожим ваш великодержавный русский шовинизм!» Комиссары подчистую выгребли у них зерно и забрали всю скотину, а потом сожгли скит. Людей же погнали на стройки в Омскую область. Но староверы держались стойко. Твоя мать хоть и маленькой была, а помнит, как общинник староверов говорил: «Мы русы, и нам ли страшиться чужеземцев. Ликуя, мы возвращаемся в скит на Оми, в наш Асгард на берегу священного Ирия». Это Александра мне доподлинно рассказывала.