– У нас дочери. Какое приданое ты им дашь?
Генерал молчал, насупившись. А что говорить? Родовое имение Фалль, 600 душ, предстоит делить на четверых – кроме него, наследники еще брат и сестры.
– Новый государь питает к тебе дружбу, – продолжала Лизавета Андревна. – Полагается на тебя. Если ты получишь высокий пост, мы поправим жизнь. А ты ссоришься с человеком, который может очернить тебя в глазах царя.
Если бы Александр Христофорович не говорил себе того же самого слово в слово, рассуждения жены не обидели бы его до такой степени.
– Ты мне предлагаешь детей вешать?
– Каких детей? – не поняла Лизавета Андревна.
Муж посмотрел ей в лицо, и она, не выдержав взгляда, отвела глаза.
– Больше половины – мальчишки, едва за двадцать, – произнес он. – Я бы их выдрал. И отпустил.
Дама побледнела. Казалось, слова супруга подтвердили ее худшие подозрения.
– Но ведь не все – дети? – осторожно осведомилась она. – Вот твой друг князь Сергей…
– Да что вы привязались к Бюхне? – сорвался генерал. – Он как раз хуже ребенка!
Лизавета Андревна взяла мужа за руку.
– Поклянись здоровьем дочек не ссориться больше с Чернышевым, – попросила она.
Александр Христофорович побожился, заранее зная, что не сможет сдержать слово. Как не сдержал еще ни одного данного ей обещания. Не пить. Не гулять на сторону. Да мало ли еще что! У него было только два достоинства: он не рукоприкладствовал и все жалование приносил домой. В остальном второй супруг госпожи Бенкендорф состоял из недостатков. Однако первый брак преисполнил Лизавету Андревну такой житейской мудрости, что в душе она готова была причислять Шурку к ангельскому чину.
– Ну, ты хотя бы молчи больше, – посоветовала женщина. – Сожмись и читай «Отче наш», пока этот изверг не натешится.
Александр Христофорович был бы рад.
* * *
Петропавловская крепость.
Камера Сержа была далеко не такой прибранной, как у Мишеля Орлова. На подоконнике пыль в палец, стол в разводах от локтей пишущего, паутина по углам. Правда, на топчане, застеленном по-армейски, Библия. Кажется, только этим Бюхна еще и не болел.
– Ты бы хоть прибрался.
– Зачем?
Бенкендорф переступил через порог, подождал, пока надзиратель закроет дверь, повел плечами, стряхивая плащ, и старательно завесил им окошечко в досках. Только после этого они обнялись. Каждая встреча была горькой. И краткой. Впрочем, нет, допросы растягивались на часы. Неизменно вежливые следователи. Каверзные уточнения подробностей дела. И с кем бы Сержу ни устраивали очные ставки, старому приятелю казалось, что главная их очная ставка – друг с другом.