Старик медленно-медленно проходил опасный участок тропы. Весь караван, затаив дыхание, ждал. Словно паук, цепляясь за только ему видимые трещины и острые уступы, старый киргиз упорно шел к спасительному карнизу. Наконец караванщик остановился на краю широкой горной дороги. Весь караван облегченно и восхищенно загудел, словно стая птиц.
– С этого места идти будет легче – дорога широкая и пойдет вниз, – как можно спокойнее сказал старик-предводитель. Но Ефрем почувствовал, как тот напрягся, заметил по желвакам, по трепетанию ноздрей.
– Первым пойдет купец из Татарии, мне помощник сильный нужен, – скомандовал старик.
Ефрем подчинился. Обходя Гюльсене, шепнул ей и Семену:
– Все делайте не спеша. Слушайте внимательно караванщика. Семен, ежели чего не поймешь, я переведу. Придется сказать, что ты не татарин, а вепс, скажем. Они все едино не отличат русскую речь от иной… И не смотрите вниз, ни в коем случае. Слышишь, Семен?
– Слышу, слышу, – прерывисто дыша, сказал тот.
Ефрем понял, что его товарищ едва справляется с собой. Страх высоты делал свое дело с человеком, привыкшим к равнине. Пот струился по лицу Семена.
Ефрем с великим трудом преодолел смертельные аршины над бездной. Ноги скользили, несколько раз он повисал на веревке, которой обвязался сам и петлей перекинул через страховку, натянутую старым проводником. Каждый шаг давался с трудом – не хватало воздуха… Наконец, вот он – спасительный широкий карниз. Ефрем выпрямился и почувствовал облегчение от того, что можно стоять, широко расставив ноги, и не бояться сделать шаг. Он поймал себя на мысли: «А старик-то раза в два меня старше, а держится молодецки, живее всех в караване. Даром, что тощ, зато жилист!..»
Караванщик соорудил скользящий узел. Волосяные веревки ездили теперь как по маслу. Долго они перетягивали груз. Старик ругался, когда на другом конце плохо завязывали узлы. Два тюка из-за этого сорвались и долго летели вниз.
Перетянули последний тюк. Караванщик приказал всем отдохнуть. На узкой тропке, повисшей над громадной пропастью, присели два десятка человек, съежившись в комочки, и походили они теперь на ласточек, прилепившихся над бездной. Гюльсене волновалась, но старалась не подавать вида. Ефрема беспокоил Семен. Тот молчал, но видно было, что он едва владеет собой. Многочасовое висение над пропастью, непривычная нехватка воздуха, недавняя смерть товарища вконец вымотали его. Семен широко открытыми глазами постоянно оглядывался вниз, и по бледному его лицу беспрерывно струился пот…
Наконец старый караванщик встал: