У развилки дорог, там, где Иван собирался повернуть налево, чтобы сократить расстояние, он ненадолго остановился и огляделся по сторонам.
Позади его двигалась телега, гружённая какими-то лохмотьями.
— Тпру! — скомандовал извозчик — давно небритый старик лет семидесяти-семидесяти пяти. — Вам куды, панэ?
— Я не пан, я товарищ.
— Понятно. И куда путь держим, пан-товарищ?
— В Кашовку.
— Давай со мной — до Велицка, всё равно быстрее будет.
— А… Давай… Хоть почешем языками, — с радостью согласился Ковальчук, забираясь на воз. — Тебя как звать?
— Макарович.
— Ясно. Тогда я Иванович.
— Тоже неплохо… К нам откуда?
— Из Киева.
— Чем занимашься?
— На пенсии. А ты?
— Я? Я уже десять лет тоже на гособеспечении. И всё равно работаю. Тряпки по сёлам собираю, макулатуру… Расплачиваюсь глиняными свистульками, прочими забавами. Внуков имеешь?
— Трое. Скоро правнуки пойдут.
— На вот возьми, — Макарович набрал целую жменю надувных шаров, которые он, как и многие другие местные крестьяне, называл балонами, и протянул их своему «пассажиру». — Денег не надо.
— Нет… Так не пойдёт, — рассмеялся Ковальчук, доставая из кошелька потрёпанный рублик. — Держи… Пригодится!
— Спасибо.
— Не за что. Мои — давно взрослые, но за презент — дякую[53], раздам соседским деткам.
— Ты местный или приезжий?
— Местный. Из Кашовки. Но не был дома чуть ли не четверть века…
— Чего так?
— Служба.
— Ясно… В войну на чьей стороне был?
— На нашей.
— Наша — понятие относительное… Я вот, например, партизанил.
— Партизаны в наших лесах тоже разные водились.
— Точно. А ты — счастливчик… Видишь фуру возле сельсовета?
— Ну?
— Это Прокоп. Он в Сельцо едет. За молоком.
— Спасибо, Макарович!
— Прощевай!
2
Несмотря на гнетущую тридцатиградусную жару, Прокоп — ещё не старый, но основательно потрёпанный сорокалетний мужик — как и большинство его сверстников, щеголял по деревне в сапогах и засаленной фуфайке.
— Тпру, пошла! — скомандовал он и повернулся к случайному попутчику, которого секундой ранее пристроил на краю воза. — Папироской угостите?
— Не курю.
— Жаль…
— А ты остановись возле сельпо.
— Зачем?
— Побалую тебя табачком.
— Серьёзно?
— Да. Ведь должен я как-то выразить свою благодарность.
— За что?
— Кобылу мучаешь, везешь лишних пять пудов.
— Всё равно по дороге… Вывеску видите?
— Ага.
— Скажете Люське, что Прокоп «мяса» просит. Она знает. А то от «Беломора» я что-то кашлять начал.
— Есть!
…Аппетитная пышка лет тридцати пяти в испачканном мукой белом халате как раз возвращалась из подсобки.
— Здравствуйте, Люся.
— Добрый день.
— Молочник Прокоп «мяса» хочет.
— Так он называет сигареты «Лань»… Двадцать копеек пачка.