Потом, говорит, дня через три, решил, что привиделось ему. Собрал он родню и как вечер упал, пошли они к башне, птиц адских смотреть. А те как знали. Только он сотоварищи прибыл, они тут как тут. К земле летят. Тут один из них как заорёт: «Караул!». Бросились они врассыпную, один оземь грохнулся, нос себе расквасил. С тех пор, писарь говорит, не просыхаю. Турнут, говорит, меня со службы.
Я у него спрашиваю: «А может тебе спьяну привиделось?». А он отвечает: «Я в тот день капли в рот не брал. Да и каждый тебе скажет, что на башне той колдун. Он и сам, говорят, вороном оборачивается и ночью над Москвой летает».
«Отчего ж он колдун?», – спрашиваю. А тут еще один нашёлся: «Да от того, что в башне у него дракон, ему его не далее как вчера на телеге привезли. Кому еще как не колдуну дракон нужен?». Я говорю: «Одумайся, что же ты на честного человека напраслину возводишь. Драконы только в дальних странах бывают, куда еще никто не добирался». А тому не понравилось, что я его затыкаю. «А ты не с его ли двора? Все знают, что он колдун, а ты один тут его выгораживаешь», – говорит. Я ж, понятно, не признаю откуда я, да решил пока цел ноги уносить из того трактира.
Прихожу в башню, а сам и думаю: «Может и правда, птиц каких барин изобрёл? С него станется». А у него много было комнат по всей башне, где он опыты свои производил. Я-то, бывало, помогал ему. Ну, он от меня не таился. Знает, видать, что я всё равно не пойму ничего. Я-то и правда, не понимаю, а сам примечаю. Вспомнил я тогда, что одну из каморок на самой верхотуре, он с некоторых пор запирать начал. А сам в ней бывает, но ни меня, ни кого другого туда не зовёт. Даже того, чьё имя боюсь назвать, иначе не сносить мне головы. Тот-то всюду заглянет. А в эту комнату барин мой никому входа не даёт. «Что ж за тайна там, если он её никому доверить не может? Уж не самого ли Сатану он там держит?», – думаю, а сам решил вызнать, что ж там, за дверью. Вот, пока барин в трубы свои на небеса глядел, я к той двери и подошёл.
Прислушался. Вроде тихо всё, да нет нет, и звякнет что-то, и будто дышит кто в темноте. Тяжело так. Потом слышу – барин идёт. Я нашёл угол потемнее, да и затаился. А он свечу с собой несет, да бадью тащит, а оттуда крыло куриное свисает и хвост собачий. «Знать, и правда есть там кто живой, кому он пропитание-то несёт», – думаю, а сам дальше смотрю. Огляделся он, но я схоронился на славу, меня не заметил. А как он решил, что никто не видит, так дверь и открыл. Тут я аж рот себе рукой зажал, чтоб не заорать благим матом. В комнате, в цепях, были две птицы, больше человека, в железном оперении. Оно от света засверкало. Только не от этого душа у меня в пятки ушла. Птицы железные, а головы-то их человеческие. Узнал я те головы. То были пропавший лакей да горничная. Лица узнать можно, да только не такие они, как были. Зубы у них как у медведей, и железные, сверкают.