1
6 ноября 1943 года советские войска ценой невероятных жертв освободили Киев – в аккурат к 26-й годовщине Октября. После чего красная не только по идеологическим соображениям, но и по цвету пролитой крови, волна бурно покатилась дальше на запад, сметая все на своем пути.
За один только день 2 февраля войска 1-го Украинского фронта овладели городами Ровно и Луцк, расстояние между которыми составляет около 70 километров! И тут дело неожиданно застопорилось. На преодоление такого же пути между Луцком и Ковелем наступающие потратили… более 5 месяцев!
За это время многое изменилось в труднодоступных волынских селах!
Войска Тараса Бульбы-Боровца были окончательно вовлечены в сферу влияния ОУН. Сам атаман, предчувствуя близкий конец, еще в ноябре 1943-го выехал в Берлин, где был арестован и помещен в концлагерь.
«Я не демократ, не социалист, не так называемый “ура-националист”. Мало того, мне даже запрещено называться украинцем. Я просто “тупейший полещук”. Я из них вышел и от них ни на шаг не отошел», – писал он в то время.
Семья Павелко и весь возглавляемый «Лениным» отряд, так и не подчинился «диктату галицких жидов», какими Николай Степанович считал проводников ОУН-УПА Бандеру, Шухевича и Ребета[96].
Повстанческая республика трещала по всем швам, но ни немцев, ни Советов по-прежнему и близко не подпускала к границам своих владений.
Прослышав про освобождение столицы Волыни, лейтенант Клименко принял решение покинуть леса и пробиваться в Луцк, о чем предусмотрительно сообщил по рации Мите. Тот инициативу не одобрил. Мол, как ты, кадровый военный, до сих пор не понял, что выполняешь в тылу особое задание главнокомандования? Так что – никакой самодеятельности, будешь торчать в этой глуши столько, сколько понадобится Родине!
А Петр Михайлович Березин и не собирался покидать деревню.
Куда ему идти? Здесь дочь, здесь похоронена жена, к тому же капитан как-то незаметно освоился, обжился среди местного люда, честным трудом заслужил его «повагу»[97], и сам проникся уважением к свободолюбивым жителям Полесья; всем сердцем полюбил и принял здешние обычаи, подружился с повстанцами – простыми хлебопашцами, отстаивающими в борьбе с оккупантами не преимущества какой-то идеологии, а свой дом, свою семью, наконец, свою родину. Не ту, с большой буквы, которую его учили любить в школе и военном училище, а реальную, земную, пусть малую, но от этого не меньше любимую!
Чем дальше продвигались советские войска, тем свирепей становилась немецкая карательная машина. За малейшие подозрения в связях с партизанами (то ли красными, то ли желто-блакитными) могли сжечь все село.