– Пойдемте, сын мой, – сказал он шепотом, направляясь к ризнице.
Там были два аббата; епископ поговорил с ними шепотом, потом, сделав знак рукой тому, кто исповедовался у него, отворил дверь, которая вела в монастырь. У этой двери ждала карета. Лакей отворил дверцу, прелат сел в карету, а за ним вошел исповедовавшийся и сел напротив епископа. Карета поехала и через десять минут остановилась у дома прелата. Епископ первым вышел из кареты, незнакомец последовал за ним.
Они поднялись на лестницу, потом прошли в молельню, богато меблированную. Прелат сел на стул и указал на другой своему спутнику, который принял это приглашение с поклоном.
– Итак, вы – Рыцарь Курятника? – спросил Мирнуа сидевшего напротив него человека.
– Да, монсеньор, – отвечал тот.
– Рыцарь Курятника, а значит, разбойник!
– Для тех, кто его не знал; но вы слышали всю мою исповедь, вы знаете, кто я. Я никогда не поражал невинного; я сделался орудием судьбы, поражавшим виновных, избежавших человеческих законов. Десять лет я шел по этому странному пути. Я вырвал из нечистых рук более шести миллионов ливров, которые роздал страдавшим от нищеты и голода. Ни один ливр из этих денег не попал в мой кошелек и не послужил мне даже для воспитания родной сестры. Ночи я проводил как таинственный мститель общества, а дни в честном труде. Я был Рыцарем Курятника, разбойником от заката до восхода солнца, а днем я был Жильбером-оружейником! Если бы мой отец и моя мать не умерли от подлого убийства, я не вел бы такой образ жизни. Но когда я увидел, что мой отец обречен на постыдную смерть, когда узнал, что мать моя была удавлена, я возненавидел это общество, не признававшее человеческие и божеские законы, и повел с ним беспощадную войну!..
Курятник смотрел на прелата, глаза которого были прикованы к нему.
– О! Вы должны понять меня, монсеньор, – продолжал Рыцарь, – этот зародыш, имеющий отголосок в моем сердце, не принадлежит собственно мне. Многие думают или скоро будут думать так, как я… Немного пройдет лет, как вся Франция будет чувствовать то же, что и я! Но не в этом дело, – продолжал Жильбер, переменив тон, – речь идет обо мне одном. Я сказал вам все, и если вы знаете, какое гибельное дело привело меня на этот путь, то знаете также, что я отомстил за себя в эту самую ночь или, лучше сказать, отомстил за тех, кто страдал.
– Вы не имели права действовать таким образом, – сказал де Мирнуа.
– Но если бы я оставил в живых этих чудовищ, они поразили бы еще множество невинных.
– Господь запрещает мщение!
– Господь не запрещает убивать ядовитую змею.