– Если он в Версале, то еще не успел вернуться.
– Что бы ни говорили, – возразил Рупар, – здесь скрывается какая-то страшная тайна.
– Главное, что толком ничего не известно, – вслух размышлял кто-то другой.
– А когда ничего не известно, ничего и не узнаешь, – продолжал Рупар.
– Кто мог подозревать, что такое случится? – сказала Урсула.
– Еще вчера вечером, – продолжала Жереми, – я целовала милую Сабину как ни в чем не бывало, а сегодня утром ее принесли окровавленной и безжизненной.
– В котором часу вы расстались с ней вчера?
– Незадолго до пожара.
– И она вам сказала, что выйдет из дома?
– Нет.
– Отца дома не было?
– Доже? Он был в Версале.
– Значит, она вышла одна?
– Кажется!
– А ее брат?
– Ролан, оружейный мастер?
– Да. Его также не было с нею?
– Нет. Он работал в своей мастерской целую ночь над каким-то заказом, не терпящим отлагательства. Он расстался со своей сестрой за несколько минут до того, как она простилась со мной.
– Но подмастерья-то и слуги что говорят?
– Ничего, они изумлены. Никто из них понятия не имел, что Сабина выходила.
– Как это удивительно!
– И никто не знает ничего больше нас.
– Может быть, когда Доже вернется, мы узнаем или догадаемся…
Слова Рупара были прерваны толчком, который чуть не сшиб его с ног.
– Что это?
– Будьте осторожнее, – колко сказала г-жа Жонсьер.
Сквозь группу разговаривавших протиснулся какой-то
человек, который прямо направился к лавке придворного парикмахера.
Он был высокого роста и закутан в длинный серый плащ. Войдя в лавку, растолкал всех мешавших ему пройти, не обращая внимания на ропот, и, быстро вбежав на лестницу, находившуюся в глубине первой комнаты, вошел в первый этаж.
На площадке стоял подмастерье с расстроенным выражением лица, с веками, покрасневшими от слез. Пришедший указал рукой на небольшую дверь, сделанную в стене, рядом с другой, более высокой дверью. Подмастерье утвердительно кивнул. Человек в плаще осторожно положил руку на ключ в замке и, тихо отворив дверь, вошел в комнату с двумя окнами, выходившими на улицу. В этой комнате стояли кровать, стол, комод, стулья и два кресла. На кровати, под простыней, запачканной кровью, лежала Сабина Доже, дочь парикмахера, раненая девушка, которую Таванн поднял прошлой ночью на снегу напротив отеля Субиз. Лицо ее было мертвенно-бледное, глаза закрыты, черты сильно заострились, и дыхание едва прослушивалось. Она походила на умирающую. Возле нее, в кресле, сидела другая девушка, с заплаканным лицом, казавшаяся сильно огорченной.
В ногах кровати, положив руку на спинку стула, стоял молодой человек лет двадцати пяти, очень стройный, красивой наружности, с лицом, выражавшим глубокое горе.